Спой мне колыбельную

Моррисон Анджела

— Но у меня нет слов.

Он не отвечает.

Хотела бы я найти слова, соответствующие его музыке, которые показали бы, как сильно я его люблю, но все, что я могу, так это просто напевать мелодию, добавляя «ооо…» и «ааа…». Его родители приезжают, когда я пою. Я начинаю собираться. Мне даже не нужно что-либо говорить маме Дерека. Она и так все знает. Но все же, она меня останавливает. Оставляет меня с ними, петь Дереку.

Я пою его песню снова и снова, предавая мелодии полноту жизни и любви. Я боюсь остановиться. Боюсь его отпустить.

Первые

лучи рассвета достигают комнату. Он открывает глаза, на лице улыбка облегчения. Он уже выглядит как ангел.

Никто не двигается, когда его дыхание останавливается.

— Прощай, мой малыш Дерек. — Его мама наклоняется и целует его в лоб.

Я прикасаюсь к его губам в последний раз.

Его отец гладит его по голове, неуклюже и мужественно.

— Ты храбро боролся, сын.

Аппараты Дерека отключаются. Вбегает Мэг. Его мама убирает волосы с его лба.

— Дайте ему отдохнуть.

Мэг пятится из комнаты, слезы стекают по её лицу.

Хотела бы я так же плакать. Не справедливо. Она просто его медсестра. Дайте мне такие же слезы, чтобы смягчить опустошение, которое я чувствую, когда он уходит. Его мама плачет. Папа тоже. Что со мной не так? Почему я такая холодная? Где вся эта музыка?

Я смотрю на Дерека. Его рука на моей больше не теплая. О, Боже, это больше не он.

Я отпускаю его руку и аккуратно кладу её под одеяло. Я дрожу и стискиваю зубы, чтобы не было слышно, как они стучат. Мне холодно. Очень, очень, очень холодно.

Доктора и медсестры возрастают вокруг нас как одуванчики на газоне. Мэг бережно выводит нас из комнаты.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь.

— Что они с ним делают?

— Ничего.

Моя мама в зале ожидания. Не знаю, как она здесь оказалась. Она обнимает меня и плачет. Я глажу её по спине, пытаясь вспомнить каково держать его за руку.

Глава 32. Хуже

Темно. Даже когда мои глаза широко открыты.

Полоса света падает на мое лицо. Я закрываю глаза.

— Бет, милая, почему бы тебе не попробовать сегодня сходить в школу? Я отвезу тебя. Тебе станет лучше.

Стопка книг на моем столе. С записками от учителей. Все они с нетерпением ждут моего возвращения, когда мне станет лучше.

Сара, Леа и Мэдоу появляются у подножия моей кровати. Да как мама смеет их впускать? Внутри меня нет никакой музыки.

— Мы скучаем, Бет. Приходи петь с нами. Тебе станет лучше.

Лучше?Я не хочу, чтобы мне становилось лучше. Даже чертов священнослужитель в размытом голубом, который был на похоронах Дерека много дней назад, сказал, что ему сейчас лучше. Мучений больше нет. Даже Дерек сказал это. Оставить меня было тоже лучше.

Мне хуже. Я похоронена в «хуже». Замурована в сумерках и четырех стенах своей

темной спальни. Я играю его голосом снова и снова. Обнимаю его в своих снах, но он растворяется, а я оказываюсь в темноте и превращаюсь в камень.

У меня нет слез, которые бы смыли его. Я переполнена холодной мертвой пустотой, которая появилась, когда он умер и теперь она только и делает, что растет.

Шепот достигает меня, когда я просыпаюсь ночью и смотрю в окно на черную февральскую метель. Следуй за ним, Бет. Тебе станет лучше.

Я хороню этот голос. Я слышу в нем зло. Дерек будет сердиться, если я сделаю это. Я должна жить. Я хочу жить. Но как можно без него? Если бы он мог видеть меня сейчас, — черт, — а что, если он может? Он будет меня ненавидеть.

Снова мама. Бледный свет.

— Не уверена, что она захочет с вами говорить.

Я отворачиваюсь, пряча глаза от света. Она протягивает мне трубку. Затем, находит мое ухо. Снова его мама? Нет. Голос парня. Кто это?

— …Не хочешь присоединиться?

— Блэйк?

— Верно.

— Можешь повторить?

— Эмебайл устраивает памятный концерт для Дерека. Ты не одна, Бет. Мы все по нему скучаем.

— Ты хочешь, чтобы я пришла? — Оставить свою черноту? И тень? Это прочная боль превращает реальность в страх.

— Мы хотим, чтобы ты спела.

— Для Дерека?

— Придешь?

— Да, да, да. Спасибо, Блэйк. Да.

Трясущимися руками я срываю закрывающее окно одеяло. Серый зимний день проникает через трещины и щели в мою берлогу. Первое, что я вижу, не считая похороненную наполовину под снегом школу, это роза Дерека, сухая, нежная, но реальная. Такая же реальная, как и моя любовь. Такая же реальная, как и моя потеря.

Я снимаю осаду, его колыбельная в моих ладонях, я поднимаю её к губам. Слабый запах, сладкий, но увядший находит путь к моим чувствам. Я смотрю на беспорядок вокруг в поисках безопасного места. Но его нет в этом хаосе. Я нахожу скотч. Использую его, чтобы прикрепить розу к стене, на место, куда я смотрю, когда лежу в кровати. Я пытаюсь писать, лежа в постели и глядя на розу Дерека.

Что-то помогает мне встать на ноги и пробираясь через беспорядок, искать чемодан, до которого я не дотрагивалась с тех пор, как мама привезла меня из больницы, зашторила окно и уложила меня в постель.

Я нахожу аккуратно сложенные листы. Я прижимаю их к сердцу и бегу обратно к кровати. Из ящика тумбочки достаю карандаш. Я поднимаю ноты своего хора с пола. Я сижу, скрестив ноги на куче одеял, раскладываю ноты на коленях, и разворачиваю музыку, нежно поглаживая листы.

— «Песня Бет».

Под напечатанным названием я пишу: «Для Дерека».

Я закрываю глаза, когда музыка проникает мне в душу. Сначала слова приходят медленно, а затем текут потоком. Я взвешиваю их, выбираю, отбрасываю, ищу снова, складываю кусочки головоломки вместе, одевая свои обнаженные слова в его музыку.