Спой мне о любви

Смит Дорис

После многословных поздравлений с наступающим и пожеланий счастья она повесила трубку, а я попыталась утихомирить круговерть мыслей и эмоций, не дававших мне возможность сосредоточиться на главном.

Десять лет Колин, оказывается, был мишенью. Адам не пожалел для него стрел. Успех однокурсника обеспечил ему твидовый магазин, любовь Анны к классической музыке сработала на него и вбила клин в ее замужество. Орудием мести послужила даже я со своим дурацким планом привезти близнецов на концерт в Сикоув. Как искусно он все провернул! Каким добрым и рассудительным казался в тот день и как, должно быть, тайно злорадствовал, наблюдая за Колином… А какой дурой выставила себя я! Боялась, что меня использует в своих интересах Колин, а сама попалась на крючок к Адаму. И не только с коттеджем — это дело уже можно сбросить со счетов за давностью. Адам использовал

всех, кто хоть что-то мог ему дать: Анну, Колина, Магду, так почему бы и не меня? Но то, что я стала инструментом его мести Колину, — непростительно. А ведь было еще много попыток с его стороны вклиниться между Колином и Магдой. Театральный поцелуй, который Адам подарил мне на глазах у Колина после выступления хора… Последний удар он нанес своей клеветой по дороге домой из Сикоува, когда по-своему объяснил мне, почему Колин не берет детей на свои концерты…

Странно, что Адам с таким пониманием отнесся к нашему браку и так стремился помочь… Возможно, размышляла я, он все-таки изменился?

Одно хорошо: вечер не будет совсем безрадостным и одиноким. Настало время будить детей.

Новогоднее шоу началось традиционно: завывали волынки, мелькали килты, Колин, при всех регалиях, но с непокрытой головой, пропел несколько шотландских баллад, шагая по улице и призывая прохожих присоединиться к нему. Мне захотелось, чтобы он смог увидеть в это мгновение нашу гостиную и безмерное счастье, написанное на личиках близнецов. Критики на следующий день могут окрестить все это сентиментальным и нереалистичным, но для моего первого Нового года в Шотландии больше нечего и желать. Колин пел, барабаны гремели, шотландцы лихо отплясывали. Сюрпризом стал выход Хани Харрис — маленькая фигурка в национальном костюме ворвалась в круг. Дети были в восторге и то и дело выдергивали меня с дивана танцевать, но, когда участники шоу вошли в помещение и приготовились к более изысканному действу, оба утратили интерес к происходящему.

— Куда ушел папочка? — капризно спросила Рут и начала тереть глазки кулачками. — Мы его больше не увидим?

Я не удивилась, когда, задолго до повторного появления Колина, они заснули: Рут — в кресле, Йен — растянувшись на ковре. Ничего, я могу и одна посмотреть. Камеры опять переместились на улицу, где на фоне темного неба в искусно созданном прожекторами световом пятне стояли певцы. Несколько голосов сопротивлялись суровому ветру, но один голос перекрывал все — как всегда он господствовал, звенел и уносился ввысь. Песня была старинной и грустной. В первую пугающую секунду я не узнала Колина. Сейчас он был серьезным, безучастным и постаревшим. Но почему-то, глядя на взрослого мужчину, я думала о маленьком мальчике, для которого единственным лекарством были материнские объятия и ласка. К черту Адама и его совет! Нужно что-то делать с этим застывшим, безразличным лицом…

Адам! В моих ушах снова зазвучало предостережение Лу Армстронг: «Убедись, что он еще не приступил к делу!» Я резко выпрямилась, словно кто-то воткнул мне в сердце булавку. Яд, вовремя брошенный, уже попал на благодатную почву. «Колин пресытился вниманием женщин…» Этого оказалось достаточно, чтобы заставить меня быть холодной и бесцеремонной, в общем снова превратиться в орудие мести Адама, который теперь мог спокойно ждать крушения второго брака Колина… Надо срочно все обдумать и найти выход! Но раскаяние и отчаяние выбили все здравые мысли из моей головы.

Неожиданно зазвучал голос Колина:

«Это была старая песня, дорогая моему сердцу, и большинству из вас тоже. Но через пять минут мы встретим Новый год, и я надеюсь, вы поддержите меня, если я спою одну совершенно новую балладу, которая еще не звучала на публике. Уверен, вы ее полюбите, потому что мне она очень нравится, и я ожидаю, что ваше одобрение даст мне возможность исполнять ее вновь и вновь».

Его монолог был совсем не по программе — никто из артистов еще не получил шанса поговорить. Если Колин выкроил для себя несколько дополнительных минут, это могло означать лишь одно — они были для него слишком важны.

«Здесь, в Шотландии, — продолжал Колин, — в канун Нового года каждый из нас думает о доме и спешит туда вернуться. А в доме нас всегда встречают те, кто делает его особенным и неповторимым».

Он улыбнулся, но не зрителям. Глаза его были мечтательными, и я поняла, что Колин видит сейчас Рут и Йена, а возможно, смотрит значительно дальше, в давнее прошлое, на старый дом в Ланарке и на своих братьев, тузящих друг друга подушками…

«Итак, как и обещал,

песня о любимом лице, о человеке, к которому спешишь домой. — Взгляд вернулся из прошлого и устремился прямо на меня. — Мы счастливы в нашем милом доме, — сказал Колин. — Мы самые счастливые».

В нашем доме… Что он имел в виду? Что он мог иметь в виду, кроме «Слайгчена»? Но… чье лицо? И кто это — «мы»? Муж возвращается к жене и детям, дети возвращаются к родителям… Я не могла в это поверить! Ведь мне он мог сказать только одно: «Спасибо за то, что была хорошей экономкой…»

О тебе, моя милая, песня. Ты — отрада усталой души. Для любви сердце вновь воскресло, Для надежд, ожиданий, мечты… Ты всегда, как природа, разная, То как нежный нарцисс по весне, То как лета цветенье прекрасная, Разожгла вновь любовь во мне. И глаза твои — осень янтарная, Чистота как покров зимой, Покорили меня, любимая, Что мне делать теперь с собой? То веселая и смеющаяся, Как весенний луч золотой, То холодная и бодрящая, Как морозный денек зимой. То ты пылкая и влекущая, Как прохлада тени лесной… Но откуда тоска гнетущая? Дорогая, я все еще твой?

«Дорогая, я все еще твой?» Нет, это невозможно, подумала я, это всего лишь песня. Но мне почему-то казалось, что я читаю его мысли, опережая слова и музыку.

И в мечтах моих, сладких с осени, — Дорогое твое лицо… Как хотел бы я, все забросив, Поскорее взбежать на крыльцо. К озорной, как весенний ветер, И манящей, как летние дни, В этот зимний морозный вечер Прилечу я на крыльях любви. Не гаси теплый свет в окошках, Облегчая мне путь во мгле. По засыпанным снегом дорожкам Я спешу в дом родной к тебе. Наполняя мне сердце радостью, Распахни же объятья свои. И любовью, не только жалостью, Пусть сияют глаза твои. Чтобы дом наш теплом наполнился, Счастье в нем поселилось вновь, Жди меня, золотое солнышко, Богом данная мне любовь!

Последние строки, радостно разнесшиеся по гостиной «Слайгчена», ошеломили меня. Я сидела, слушала, но почти ничего не понимала и только плакала от радости, как, вероятно, и все остальные телезрительницы.

Я разбудила детей, чтобы проводить старый год, и мы вместе, взявшись за руки, спели приветствие новому. На экране в сквере, где недавно стоял один Колин, собралась большая толпа, артисты взялись за руки с прохожими. Камера перебегала от одного лица к другому.

— Вот папочка! — закричал Йен указывая на экран. — Новый год уже наступил?

Я заверила его, что наступил.

— Тогда я выйду на улицу и постучу в дверь? — предложил он возбужденно. — Можно, Дебора? Это должен сделать мужчина!

— Нет, дорогой, — мягко сказала я. — Тебе нельзя выходить после гриппа.

Я не могла ему этого позволить. Первым, кто должен перешагнуть порог «Слайгчена» в Новый год, может быть только его хозяин. Внезапно мое сердце затопила волна нежности, и я обняла обоих ребятишек.

— О, дорогие мои, как хорошо, что мы весь новый год проведем вместе!