Спойлер: умрут все
Шрифт:
Новицкий стиснул его лицо ладонями, ледяными и полными червивого шевеления, и властно отвернул голову от окна. Вадим скосил глаза, силясь уцепиться взором за отбираемое зрелище. Новицкий опустил подушечки больших пальцев на его трепещущие веки и сомкнул их. Но и с закрытыми глазами Вадим продолжал видеть застилающие небо – если в этом мире всех миров существовало небо – циклопические твердыни, исполосанные зияющими, простирающимися в бесконечность пустотами.
– Какой жадный, – раздались слова Новицкого. – Не всё сразу. Выдохни. У тебя ещё будет возможность насладиться. Если ты решишь
Вадим прислушался к совету и выдохнул. С выдохом изо рта вылетел кусочек отколовшейся пломбы. На зубах опять песчано хрупнуло.
– Нам повезло, – говорил Новицкий. – Не каждому выпадает шанс стать частью великого замысла.
– Чьего… замысла?.. – прохрипел Вадим. В межбровьи вновь что-то чавкнуло и в горло побежала жижа со вкусом тлена и железа.
– Не знаю, – сказал Новицкий.
Сзади, из невероятного далёка, принесло рокочущий отзвук какого-то шума. Едва ощущаемый рокот прокатился по салону, заставив стены «четвёрки» вибрировать. Эта дрожь прошла и сквозь тело Вадима.
– Что это было? – спросил он и не узнал собственный голос.
– Успеется.
Подушечки пальцев исчезли с его век, однако Вадим не спешил открывать глаза.
– Боль и мясо, – величественно произнёс Новицкий. – Это то, на чём стоит мир.
– Поэтому ты убил?.. – начал Вадим и не договорил.
– Глянь на меня. – Гнилостное дыхание Новицкого щекотнуло пылающее ухо. – Никто не умирает до конца. К сожалению.
Вадим открыл глаза.
– Мне сказали, «четвёрка» появляется перед какой-то катастрофой… эпидемией или войной… Это правда?
– Правда, – подтвердил Новицкий. – Это не предотвратить. Но можно отсрочить. Вот почему нельзя прерывать таких, как мы.
«Мы, – повторил Вадим про себя. – Кто эти «мы»?»
Измождённость навалилась с новой силой.
Дребезжащий рокот повторился. Вадим не мог ручаться – все органы чувств пошли вразнос, – но, похоже, источник звука приблизился.
– Людям не нужна причина убивать, – продолжил Новицкий, когда тряска улеглась. – Они занимаются этим беспрестанно. Они могут твердить, как недопустимо и аморально – убивать. Но убивать им по кайфу. И не «четвёрка» тому причиной. Это в их сути, это как постигать запретное таинство. И почему же, – он возвысил голос, заставив Вадима вздрогнуть, – почему не наполнить их жажду смыслом?
Пробудившиеся эмоции вдохнули жизнь в лицо Новицкого. Его глаза засверкали из-под запотевших очков. Губы искривились в подобие улыбки. Он превратился в чокнутого уличного проповедника, кликушествующего на тумбе, пока за ним не явится патруль.
– Как говорят, делай, что нравится, и тебе никогда в жизни не придётся работать, – страстно проклекотал Новицкий над плечом Вадима. Вадим, невзирая на забитый нос, скривился от выплеснувшегося на лицо могильного смрада.
– Дай мне вернуться! – выпалил он. Голос слезливо дрогнул. – Я не хочу в эту… Изнанку.
Новицкий по-птичьи дёрнул головой и с деланым изумлением воззрился на Вадима.
– Мы туда и не едем. Мы едем из Изнанки. Изнанка – это твой жалкий, привычный мирок. Мир маленьких вещей. Люди облюбовали его, как блохи –
Он театральным жестом указал на окно.
– Подлинный мир! – проревел Новицкий. – Смотри!..
…Вадим очнулся от ставшего знакомым протяжного металлического стона. «Четвёрка» содрогалась в конвульсиях. Сомнений не было – грохот подбирался и уже не стихал. В надвигающемся рёве тонули вопли, звуки рвущейся ткани… а может, плоти? Худючая девица слева сгорбилась, вдавила скрытое капюшоном лицо в планшет, словно желала спрятаться внутри экрана.
Вадим по-заячьи пугливо обернулся. Увидел устремляющийся в бесконечность тоннель, полный мрака и силуэтов, корчащихся в мучительном ужасе. Ближе всего к Вадиму сидела молодая женщина, полностью обнажённая. На её лице была нарисована гримаса истеричного безумия. Нарисована в буквальном смысле – на гладком, как страусиное яйцо, эллипсоиде. Стоило женщине чуть повернуть голову, и она превращалась в оживший портрет кисти Пикассо. За обнажённой пассажиркой студенисто извивалось нечто, напоминающее язык в рост человека, вырастающий из кресла и усеянный голубыми глазами. А ещё дальше, на пределе видимости, на дне тоннеля, выталкивая мрак…
Колыхалось. Пульсировало…
Близилось.
Вадим резко отвернулся, спасаясь от увиденного. Лёгкие сжимались и разжимались в диком темпе, гоняя сквозь сжатые, визжащие от боли зубы склизкий воздух: ах, ах, ах!
– Что там?! – вырвалось у него. Не голос – щенячий скулёж.
– Контролёр, – охотно откликнулся Новицкий.
– Что за контролёр?!
– Который штрафует «зайцев». И знаешь, непохоже, что ты покупал билет.
– Терминала не было! – взвыл Вадим. Теперь ему приходилось кричать, чтобы перекрыть рокот и вопли пассажиров, до которых добирался Контролёр. Вопли «зайцев». – И какой штраф?!
– О, я не знаю. Никто не знает, кроме безбилетников. Ты можешь их спросить. – Новицкий ткнул большим пальцем в сторону источника грохота. – Или выяснить лично, если капельку подождёшь.
– Как заплатить?! – Вадим сгрёб Новицкого за лацкан. Под пальто хлюпнуло, словно ткань скрывала мусорную кучу.
Нечеловеческая улыбка растянула рот Новицкого до ушей – точно незримые руки раздирали губы, ваяя хохочущий оскал Джокера.
– Впитать в себя мир подлинный и освободиться, – прорычал Новицкий. – Доделать прерванное! Кормить.
Вадима бросило в жар.
– Стать как ты? – простонал он. Пузырящаяся кровь стекала из ноздрей, обжигая кожу. Треснул и отслоился ноготь большого пальца. По руке, комкающей лацкан пальто, разлилась дёргающая боль. Скоро он весь превратится в одну сплошную незаживающую рану.
Если Контролёр не настигнет его раньше.
– Нет.
Черты лица соседа разметало гримасой бешенства.
– Да! – проорал монстр, вцепившись в запястья Вадима. – Да, да, да!
В раззявленной пасти Новицкого вторым языком трепетал изжёванный, обслюнявленный рукав, уходящий в глотку. И черви. Они пировали на рыхлой плоти дёсен, их жирные, цвета стухшего сыра тельца сокращались, прогоняя через себя мерзкую снедь. Некоторые лопались под зубами Новицкого, но продолжали извиваться.