Спойлер: умрут все

Сулимов Владимир

Не сводя с пришельца глаз – как и ружья, – Тингеев подшагнул к столу, поставил на его край лампу и плеснул из мятого жестяного чайника в деревянную кружку.

– Пей, – бросил он. Юра неловко поднял кружку со стола обеими руками, впитывая ладонями кусачее тепло. От кружки пахло хвоей и поднимался пар. В густом вареве плавали былинки. Юра припал губами к кружке и отхлебнул с сёрбаньем. Горячий настой со вкусом коры прокатился по пересохшему горлу, живительным огнём разбежался по жилам, и Юра впервые за день почувствовал себя счастливым. Он глотнул ещё, ошпарил язык, поперхнулся. Брызнуло из оттаявших ноздрей.

– Научить тебя, – проговорил Тингеев без интонаций.

То ли спросил, то ли согласился.

Наконец Юра смог рассмотреть лицо хозяина. Молодое и скуластое, бесстрастное и привлекательное… если бы не глаза. Они казались старыми – нет, древними, неуместно древними для столь юного лица. По плечам Тингеева струились чёрные волосы, бородка же, напротив, была снежно-белой. Будто тело Тингеева старилось с разной скоростью… или молодело частями, тогда как прочие черты плыли по реке времени в положенном направлении. Вздрагивающий огонёк лампы заставлял пуститься в пляс изломанные тени по углам избы, что усиливало впечатление неуюта. Если у Юры и оставались сомнения насчёт Тингеева, то сейчас они отпали.

– И ты поверил? – Тингеев словно прочёл его мысли. Он обошёл Юру по широкой дуге, открыл печную заслонку и швырнул в пламя газетные вырезки. Они исчезли с тихим «фуф». Тингеев вернулся к столу, уселся и, прислонив ружьё к стене – уже хорошо, отметил Юра, – принялся выскребать ложкой из миски остатки какой-то похлёбки. Не дожидаясь приглашения, Юра уселся напротив, обнимая ладонями кружку с волшебным настоем и стараясь не глядеть на свои пальцы. Пахло кедром, грибами, травами… и зверьём. Юра заговорил:

– Володя Абрамов написал одну из тех статей. Он объездил полстраны, а может, и полмира. В этих краях был с геологами. Здесь ему и рассказали о тебе. Вот он – собиратель баек. Только это не просто байки. Володька всегда проверяет информацию.

Ложка шкрябала, Тингеев причавкивал. Казалось, слова пролетают мимо его ушей.

– Он пишет о вещах, в которые мало кто верит. И я бы не поверил. – Юра сделал паузу, собрался с мыслями, решился: – В детстве на каникулах я гостил у бабушки в деревне. Однажды к деревне повадился шастать волк. Он объявился весной, и когда я приехал летом, успел натворить дел. Подрал овец и даже лошадь. Лошадь, представляешь? В одного. Огроменная была зверюга. Бабушка запретила мне гулять по вечерам, хотя волчара в саму деревню не совался и вообще запропал. Но спустя неделю, как я приехал, объявился снова и напал на человека. На тракториста. Дядя Сева. Загрыз насмерть. Выпустил кишки, но не стал есть. Тогда подумали, что волка спугнули.

Ложка царапала по дну опустевшей миски.

– Бабушка собиралась меня отправлять домой… Короче, мужики решили устроить засаду. Привязали козлика у леса, сами попрятались. Но волк не будь дурак, носа не показал. До июля.

Юра судорожно вздохнул, отпил из чашки, поморщился, мучительно, нутряно закряхтел.

– В июле, негаданно-нежданно, волк забрёл в деревню. Ночью. Кто-то заметил, поднял шум, мужики повыскакивали на улицу и устроили пальбу. Штурм Рейхстага! Я выскочил из кровати и прямиком к окну – к стеклу носом. Ночь ясная, звёздная… и лунная. Грохало совсем рядом, чисто салют. Бабушка проснулась, раскричалась с перепугу, из комнаты в комнату мечется, крестится. Вот тогда я и увидел его. Волчищу. Огромного, что твой медведь. Пёр меж заборов, словно локомотив, ломая сирень. Холка дыбом, пасть как капкан и глаза горят – янтарь кровавый. В нескольких шагах от меня! Прежде, чем убежал, он…

Юра глотнул воздуха и выдал:

– Он встал на задние лапы. Не подскочил,

а побежал. На задних лапах.

Тингеев задумчиво водил ложкой по краю миски.

– В него попали дюжину раз, мужики так говорили, и я им верю, – закончил историю Юра. – Я видел кровь наутро. Её следы тянулись через всю деревню. У нас на заборе тоже остались брызги, и бабушка смывала их потом святой водой. Я был пионером, но я над ней не смеялся. Я сам видел нечто. О таких вещах пишет Абрамов в своей рубрике. Потому я ему и поверил.

Тингеев отложил ложку и поднял на собеседника свои странные стариковские глаза.

– А кутуруктаах 2 ?

– Волк? Ушёл. Говорили, в соседнем селе на отшибе жил бобыль. Он съехал тем же утром. Хату бросил – и с концами. У нас потом узнали. А волк не объявлялся больше.

– Как всё знакомо… – произнёс Тингеев в пустоту. – Три года назад в село стал хаживать б?р? 3 . Корову драл, лошадку драл. Захотели бить б?р?. Я, Миша и Эрхан. Славные были охотники. Кутуруктаах задрал Мишу, задрал Эрхана. Меня отметил.

2

Хвостатый (якутск.).

3

Волк (якутск.).

Он закатал рукав кофты и показал предплечье. Юра не сразу различил на коже белесый узор старых шрамов.

– В следующую полную луну я сам стал кутуруктаах.

– За этим я и пришёл, – взмолился Юра. – Мне нужен этот дар!

Якут затрясся в беззвучном смехе.

– Это не дар. Это мета Аллараа дойду, Нижнего мира. Ни один шаман не сотрёт, ни один абаас не отменит. Это проклятье, нуучча.

– Дар, проклятье, магия вуду, новогоднее волшебство, – зачастил Юра, ощущая, как закипает внутри нетерпение. – Без разницы. Я добирался сюда из Якутска по самой худшей дороге, что мне когда-либо попадалась. В деревне мне плевали в спину, грозили спустить собак, ограбили. Я топал сюда полдня, обморозил и нос, и хер. Я не уйду ни с чем.

Тингеев взирал на подёрнутую паутиной инея гладь окна. Лицо его оставалось безмятежным. Незыблемым, как лёд.

– Если легенды правдивы и я подгадал верно, сегодня та самая ночь, – не сдавался Юра. – Подходящая. Возле дома я видел сарай. Я запрусь в нём. Когда всё случится, просуну руку наружу. Один укус и…

– Нет, – обронил Тингеев, не размыкая трещины рта. Горло Юры сдавила невидимая дерябая длань.

– Пожалуйста. Есть очень плохие люди, ужасные люди, хуже любого волка, я журналист, и когда я написал статью…

– Всё равно, кто ты, – оборвал Тингеев, оборачиваясь к Юре. В голосе охотника он явственно расслышал гортанную «р». Она звучала даже в гласных звуках. Вибрировала, отчего встрепенулся присмиревший было огонёк лампы.

А ещё глаза Тингеева. Их заполнял блеск, которого прежде не было. Янтарно-кровавый.

– Я не дам тебе то, за чем ты пришёл, бэдик.

– Тогда пристрели, – просипел Юра. – Мне эту ночь один фиг не протянуть.

Тингеев нагнулся за ружьём, и в следующую секунду на Юру вновь уставились дула, огромные и бездонные, как тоннели метро. Оттаявшее сердце затрепетало в капкане рёбер. Жить хотелось отчаянно – что бы он там ни говорил.