Справедливость. Как поступать правильно?
Шрифт:
Расчетливый лавочник и Бюро «Лучший Бизнес»
Кант предлагает несколько примеров, выявляющих разницу между долгом и склонностями. Первый пример — пример расчетливого лавочника. Неопытный покупатель (скажем, ребенок) заходит в бакалейную лавочку купить булку. Лавочник может взять с него лишние деньги, то есть взять больше обычной цены булки, и ребенок не поймет, что его обсчитали. Но лавочник понимает, что, если другие люди узнают, что он воспользовался неопытностью ребенка, о его непорядочности пойдут слухи, и это нанесет вред его бизнесу. Поэтому он решает не обсчитывать ребенка и взимает с него правильную цену. Итак, лавочник совершает правильный поступок, но совершает его по неправильной причине. Единственная причина, по которой он правильно
Современную параллель действия кантовского благоразумного лавочника можно найти в кампании по набору добровольцев в нью-йоркское Бюро «Лучший Бизнес». Стремясь завербовать новых членов, эта организация иногда публикует в газете New York Times объявление на целую страницу под заголовком «Честность — лучшая политика. Она же самая выгодная». Текст рекламного объявления не оставляет сомнений в том, к каким мотивам апеллирует рекламодатель:
«Честность. Она также важна, как и любой другой актив. Бизнес, который ведут честно, открыто и по справедливой цене, не может не процветать. Именно поэтому мы поддерживаем Бюро „Лучший Бизнес“. Присоединяйся. И извлекай из этого прибыль».
Кант не стал бы осуждать Бюро «Лучший Бизнес»; поощрение честного бизнеса достойно одобрения. Но есть важное моральное различие между поощрением честности ради нее самой и поощрением честности ради получения прибыли. Первая позиция — принципиальная, вторая — благоразумная. Кант утверждает, что только принципиальная позиция соответствует мотиву долга, единственному мотиву, который придает поступку моральную ценность.
Рассмотрим следующий пример. Несколько лет назад университет штата Мэриленд попытался справиться с проблемой распространенного мошенничества, попросив студентов подписать обязательство не мошенничать. В качестве материального стимула студентам, подписавшим обязательство, предложили дисконтную карту, позволявшую сэкономить от 10 до 25% на покупках в местных магазинах.164 Никто не знает, сколько студентов пообещали не мошенничать ради получения скидки в местных ресторанчиках и магазинчиках. Но большинство из нас согласится с тем, что в купленной честности нет моральной ценности. (Может быть, скидки сократили количество мошенничеств, а может быть, и нет. Остается, однако, этический вопрос: имеет ли честность, мотивированная желанием получить скидки или денежное вознаграждение, моральную ценность? Кант сказал бы, что не имеет.)
Приведенные примеры проявляют правдоподобие утверждения Канта о том, что только мотив долга, то есть совершение поступков потому, что они правильны, а не потому, что они полезны или удобны, придает поступкам моральную ценность. Но следующие два примера демонстрируют сложность выдвигаемого Кантом тезиса.
Оставаться в живых
Первый пример с долгом сохранять свою жизнь в том смысле, в каком понимает слово «долг» Кант. Поскольку у большинства людей есть сильная предрасположенность к сохранению жизни, этот долг редко вступает в игру. Так что большинство мер предосторожности, которые мы принимаем для сохранения нашей жизни, лишено морального содержания. Если мы пристегиваемся ремнями безопасности или контролируем уровень холестерина, то это акты благоразумия, но не нравственные поступки.
Кант признаёт, что часто трудно понять, какими мотивами руководствуются люди. И он признаёт, что мотивы долга и предрасположенности (или склонности) могут присутствовать одновременно. Кант утверждает только то, что мотив долга, то есть совершение поступков потому, что эти поступки правильны, а не потому, что они полезны, приятны или удобны, придает поступкам моральную ценность. Свое утверждение он иллюстрирует примером отношения человека к собственной жизни и смерти.
Большинство людей живут потому, что любят жизнь, а не потому, что должны жить. Кант предлагает пример, в котором в поле зрения попадает мотив долга. Он воображает безнадежно больного, страдающего человека, который настолько отчаялся,
Кант не утверждает, что исполнить долг сохранять свою жизнь могут только страдальцы. Можно любить жизнь и все же сохранять ее по правильной причине, а именно потому, что у каждого есть долг поступать таким образом. Желание жить не подрывает моральную ценность сохранения собственной жизни при условии, что человек признаёт долг сохранять свою жизнь и сохраняет ее с учетом этой причины.
Моральный мизантроп
Пожалуй, самый трудный для кантианской позиции случай связан с долгом помогать другим. Некоторые люди — альтруисты. Они проявляют сострадание к другим людям и получают удовольствие, помогая им. Но для Канта совершение благих деяний из сострадания, «сколь бы правильным и любезным оно ни было», лишено моральной ценности. Возможно, данное отношение противоречит тому, что подсказывает интуиция. Разве плохо быть человеком, получающим удовольствие от оказания помощи другим? Кант, скорее всего, согласился бы с таким предположением. Он определенно считает, что в действиях, совершаемых из сострадания, нет ничего дурного. Но он проводит различие между мотивами, по которым оказывают помощь. Одно дело, если оказание помощи доставляет удовольствие, и другое дело, если помощь оказывают из чувства долга. А Кант настаивает, что только мотив долга придает поступкам моральную ценность. Сострадание, которое испытывает альтруист, «достойно похвалы и поощрения, но никак не высокой оценки».166
Итак, что нужно для того, чтобы хорошее деяние обрело моральную ценность? Кант предлагает следующий сценарий. Вообразите, что наш альтруист переживает неудачу, которая полностью отбивает у него любовь к человечеству. Он становится мизантропом, утратившим все симпатии и всякое сострадание. Но эта охладевшая ко всему душа вытаскивает себя из безразличия и приходит на помощь другим людям. Не питая ни малейшей склонности к помощи, этот человек все же оказывает помощь «исключительно из чувства долга — вот тогда только этот поступок приобретает свою настоящую моральную ценность».167
В некоторых отношениях это суждение представляется странным. Что же, Кант высоко оценивает мизантропов и делает их образцами нравственности? Нет, не совсем так. Получение удовольствия от совершения правильных поступков не обязательно разрушает моральную ценность этих поступков. Кант говорит нам: значение имеет то, что добрые поступки совершают потому, что совершать их правильно, независимо от того, приносит ли совершение этих поступков удовольствие или нет.
Герой конкурса на знание орфографии
Рассмотрим случай, произошедший несколько лет назад на национальном конкурсе школьников на знание орфографии, который проводили в столице США. 13-летнего мальчика попросили назвать буквы, составляющие слово эхолалия, которое означает свойство повторять все, что человек слышит. Хотя мальчуган ошибся, судьи не расслышали его ответ, сказали, что он правильно назвал буквы, и позволили ему пойти дальше. Когда мальчик понял, что допустил ошибку, он вышел к судьям и сказал им о недоразумении. В конце концов его сняли с соревнования. На следующий день заголовки газет объявили мальчика «героем конкурса», а его фотографию напечатали в New York Times. «Судьи сказали, что я очень честный, — сообщил мальчик репортерам. И добавил: — Я не хотел чувствовать себя дерьмом».168
Когда я прочитал эти слова героя конкурса на знание орфографии, то задумался, а что бы сказал по этому поводу Кант... Конечно, не хотеть чувствовать себя дерьмом — чистой воды предрасположенность. Итак, если мотив мальчика состоял в том, чтобы сказать правду, это, по-видимому, разрушало моральную ценность его поступка. Но такое суждение, вероятно, слишком строго. Оно означало бы, что только бесчувственные люди вообще способны к совершению поступков, имеющих моральную ценность. Не думаю, что Кант имел в виду это.