Спринт до начала гимна
Шрифт:
– Фогарти, приложи ухо к двери!
Фогарти приложил. Глаза его широко раскрылись:
– До чего же она громкая, эта чертова музыка!
Один из братьев Келли толкнул другого локтем:
– Скоро кончится. Кому полагается умереть, сейчас умирает, а тот, кому жить, над ним наклоняется.
– Еще сильней загремела!
– оповестил нас Фогарти, не отнимая уха от дверной панели.
– Вот: та-тамм! Значит, на экране уже КОНЕЦ!
– Бегут!
– вырвалось у меня.
– Приготовиться!
–
Мы все смотрели теперь, не отрываясь, на дверь.
– Гимн!
– Смирно!
Мы выпрямились. Кто-то отсалютовал.
Но взгляды по-прежнему были устремлены на дверь.
– Кто-то бежит, - прислушался Фогарти.
– Успел до гимна, а это главное...
Дверь распахнулась.
Хулихен вылетел наружу, запыхавшийся, но с улыбкой победителя.
– Хулихен!
– закричали те, кто выиграл пари.
– А Дун, - еще громче заорали те, кто проиграл, - Дун где?
Ибо хотя Хулихен был первым, соперника его видно не было.
Из кино повалил народ.
– Может, идиота понесло не в ту дверь?
Мы стояли и ждали. Скоро во мраке ночи растаяли последние зрители.
Первым в пустое фойе заглянул Тималти:
– Ду-уун!
Ни звука.
– Может, он... там?
И они рывком открыли дверь мужского туалета.
– Ду-ун!
Ни ответа, ни даже аха.
– Боже, - воскликнул Тималти, - неужто сломал ногу и умирает где-нибудь на полу?
– Не иначе!
Кучка людей, как плавающий островок, качнулась в одну сторону, но тут же изменила направление и поплыла в другую, к двери в зал, втекла в нее и двинулась вниз по наклонному проходу; я поспешил следом.
– Ду-ун!
Но встретили нас Кланнери и Нолан, и они молча показали на что-то в глубине зала. Я два раза подпрыгнул, пытаясь заглянуть вперед, через головы. В огромном зале царила полутьма. Я не увидел ничего.
– Ду-ун!
Вдруг у четвертого ряда все остановились, и я услышал испуганные возгласы: оказалось, что Дун сидит на своем месте в четвертом ряду, у прохода, и глаза его закрыты, а руки сложены на груди.
Мертвый?
Да ничего подобного!
Слеза, огромная, сверкающая и прекрасная, скатилась по его щеке. А вот и еще одна, больше и прекраснее прежней, выкатилась из другого глаза. Подбородок у Дуна был влажный, и было ясно, что начал плакать он не сейчас.
Его обступили, над ним склонились, тревожно всматриваясь в лицо.
– Ты что, заболел?
– Плохую новость услышал?
– О боже!
– воскликнул Дун. Он тряхнул головой, будто хотел с нее что-то сбросить.
– О боже, - произнес он наконец, - ведь у нее ангельский голос!
– Ангельский?
– Да, - кивнул он.
Взгляды всех обратились на пустой серебристый экран.
–
Дун всхлипнул:
– У нее голос как у моей дорогой покойной бабушки...
– Что ты плетешь?
– оборвал его Тималти.
– Совсем не такой был у нее голос!
– А кто это может знать лучше меня?
– Дун вытер глаза и высморкался.
– Значит, не побежал ты только из-за этой девки, из-за Дурбин?
– "Только", - горько передразнил его Дун, - "только"! Да это кощунство, бежать после такой музыки! Все равно что прыгнуть во время венчания через алтарь или затанцевать на похоронах.
– Хоть бы предупредил нас, - и Тималти посмотрел на него злым взглядом.
– Как я мог предупредить? Было такое чувство, будто мне бог открыл вдруг глаза и уши. Последнее, что она пела... "Прекрасный остров Иннисфри", да, Кланнери?
– А что еще она пела?
– спросил Фогарти.
– "Что еще она пела"!
– вскипел Тималти.
– Половина из нас потеряла по его милости весь сегодняшний заработок, а его, видите ли, интересует, что еще она пела! Пошел отсюда!
– Оно конечно, деньги правят миром, - согласился Дун, снова смежая веки, но выносить их власть помогает нам музыка.
– Что происходит?
– громко раздалось откуда-то сверху.
Кто-то, перегнувшись через перила балкона, смотрел на нас и дымил сигаретой.
– Из-за чего шум?
– Киномеханик, - прошептал Тималти и уже вслух: - Здорово, Фил! Это мы, команда! У нас тут один небольшой спор по этике, если не хуже - по эстетике. И... э-э... скажи, пожалуйста, нельзя ли еще раз проиграть гимн?
– Гимн? Еще раз?
Те, кто выиграл, обеспокоенно зашевелились, стали переступать с ноги на ногу и подталкивать друг друга локтями.
– Хорошая мысль, - сказал Дун.
– Неплохая, - подтвердил Тималти, теперь сама хитрость.
– Богу было угодно лишить нашего Дуна сил.
– Попался, как рыба на крючок, на фильм тридцать седьмого года, - добавил Фогарти.
– Чтобы все было по-честному...
– И Тималти без тени смущения снова посмотрел вверх.
– Фил, мальчик мой, скажи, пожалуйста, последняя часть фильма еще здесь?
– Не в дамском же туалете, - ответил, попыхивая сигаретой, Фил.
– До чего остроумный малый! Ну а теперь, Фил, голубчик, скажи, пожалуйста, не мог бы ты снова прокрутить последние кадры, повторить для нас конец?
– Только это и нужно?
На какой-то миг всеми овладела растерянность, но мысль о новом состязании слишком соблазняла даже тех, чьи выигрыши ставились теперь под вопрос. Все закивали, и недолгое молчание кончилось.
– В таком случае, - крикнул сверху Фил, - я и сам ставлю шиллинг на Хулихена!