Спринт на шахматной доске. Как победить в блице
Шрифт:
В последние годы он стал быстрее уставать, замедлилась реакция, но он и не помышлял, чтобы оставить шахматы, и даже не из-за тривиального вопроса: а что он стал бы делать целыми днями, но просто потому, что шахматы и были его жизнью.
В одном из диалогов Сократ сравнивает наши знания с восковой дощечкой: застывающее на воске мы помним и знаем, пока сохраняется изображение, когда же оно стирается или уже нет места для новых отпечатков, мы забываем и уже больше не знаем.
Отпечатки, нанесенные на воск шахматной дощечки Чепукайтиса, никогда не стирались, и потому он был всегда в форме, просто потому, что никогда и не выходил из нее.
Его стандартная фора при игре с мастерами была три минуты к пяти. С кандидатами в мастера — две. Продолжал он играть и в обычных турнирах. Появившийся в последние годы ускоренный контроль с добавлением времени после каждого хода пришелся ему по душе: случалось, соперник его в преддверии цейтнота нервно поглядывал на часы, когда у него самого времени было ненамного меньше, чем до начала партии. Но компьютер не любил, называл «бестолковой личностью», считал, что с приходом компьютера в игре исчезли блеф и риск и все стали играть так, как советует машина.
Уже после того, как он перевалил за шестьдесят, у него начался второй всплеск, он хорошо выступил в нескольких турнирах, в одном совсем близко подошел к званию гроссмейстера. В 2000 году принимал участие в чемпионате города, сражаясь с молодыми наигранными профессионалами.
Единственный, он не имел международного звания, но достойно провел соревнование, набрав пятьдесят процентов очков. Ему было тогда шестьдесят пять, почтенный пенсионный возраст, но, глядя на него, думалось об ошибке календаря по отношению к душе: до самого последнего дня он совершенно не воспринимался как старик, всегда оставаясь Чипом.
Сменялись поколения, он играл с родившимися в самом начале XX века и с появившимися на свет в конце его, с теми, кто годился ему во внуки. Образ жизни его совершенно не изменился: то, чем он занимался в двадцать, он делал и пол века спустя, и старость его не слишком отличалась от молодости.
В имени Лао-Цзы «лао» означает «старый», «старец», а «цзы» — «ребенок», «дитя». Это о нем: старое дитя, старый по возрасту человек, сохранивший мальчишеское восприятие жизни.
В Ленинграде, в Петербурге он был скорее понятием, символом, и, хотя и доверил бумаге и лекциям в виртуальном пространстве свои мысли о шахматах и какую-то толику партий, Генрих Чепукайтис останется в памяти скорее как явление, как дух. Как миф, явившийся в шахматы во второй половине двадцатого века и улетучившийся в начале следующего.
Видел его в последний раз за два месяца до смерти. Чип играл на сцене Чигоринского клуба в Питере на том самом месте, где я почти сорок лет назад играл с ним в первенстве города. Единственную партию в турнире, которую я проиграл.
Он заметил меня, мы вышли в фойе. Чип погрузнел, «перец» в шевелюре почти совсем уступил место «соли», лысина на лбу еще больше поползла вверх, но все равно он выглядел моложе своих лет. Обрадовавшись, что какой-то почитатель его в Голландии мечтает брать у него уроки, начал искать ручку, потом клочок бумаги, чтобы записать адрес. Чиркнул зажигалкой, закурил.
«Слушай, я тут новую поэму написал, хочешь послушать?» — спросил он и, не дожидаясь ответа, начал декламировать рифмованные строчки последней выделки.
«Твой ход, Чип», — сказал кто-то, проходя мимо. Даже не обернувшись, он с увлечением продолжал декламацию; минуты оттикивали на его часах, но их было еще так много, что за оставшиеся он
Может быть, он и выглядел так молодо потому, что время существовало для него только на циферблатах шахматных часов, и только бесполезным приложением к нему было заполненное обычными житейскими заботами глупое реальное время, каждые двенадцать часов начинающее на идиотских часах свой бесконечный бег.
Это время остановилось для него в ночь с пятого на шестое сентября 2004 года в Паланге, где он играл свой последний в жизни турнир.
Узнав о турнире, сразу загорелся идеей поехать в Литву. Сказал: «Пора посетить родину предков». Еще в Питере почувствовал себя плохо, жаловался на сердце, но когда кто-то предложил несколько партий блиц, отказаться был не в силах. Несколько партий обернулись двадцатью четырьмя часами беспрерывной игры с сильным наигранным соперником. Чип давал ему фору — три на пять.
Он умер в Паланге на третий день во сне от сердечного приступа. В его видавшей виды спортивной сумке остались дискеты с собственными партиями, которые он пытался продавать, но большей частью раздаривал. Как и собственную, ставшую уже раритетом, книжку.
Да двадцать пачек взятых с собой впрок дешевых питерских папирос «Беломорканал» — единственного сорта, который он только и признавал.
СПРИНТ НА ШАХМАТНОЙ ДОСКЕ
Подарок атлантов
Не будем слишком далеко забираться в историю. Читателю наверняка понравится молодая гипотеза национального мастера России Ю. Рыжкова: шахматы попали к нам из «обыкновенной Атлантиды». Само существование мифической цивилизации довольно спорно, но то, что атлантам наша игра была знакома, сомнений не вызывает.
Поколения атлантов и современных мастеров и любителей шахмат нашли тактические приемы, комбинации, стратегические планы, ловушки и т. п. Многие находки получили имена. Заметные и звонкие, то по месту рождения, то по имени автора. В наше время находки просто нумеруются, почти как далекие галактики в звездных каталогах. Неповторимый сленг позволяет общаться любителям и профессионалам, легко понимая друг друга. Королевский гамбит, французская защита, атака Маршалла, испанская партия примелькались даже обывателю. Во всяком случае, на слух. Надеясь на частично подготовленного читателя, автор пользоваться шахматными терминами не стесняется, хотя они и не очень понятны дилетанту. Однако книга поднимет его рейтинг понимания шахмат до очень высокой планки.
Все-таки, о чем речь? Вся информация плотно уложена в книжном заголовке. Разговор именно о быстрых шахматах и методах ведения шахматного боя в цейтноте.
В жизни человечества шахматы присутствуют давно, хотя аборигены играли и в другие игры: кости, карты, но постепенно именно шахматы попали в разряд высокоинтеллектуальных развлечений. Короли и кардиналы, принцессы и военачальники, придворные и рыцари, как умели, пытались постичь тайны новой увлекательной игры. Темп жизни средневековья позволял задуматься, но и в те времена постепенно становилось ясно: надо поставить заслон любителям безразмерных размышлений.