Спящая
Шрифт:
Отец, который больше не мог ждать, набросился на еду. Комната наполнилась паром, стало жарко, мама, улыбаясь, поставила на стол горшок, крепко держа его прихватками.
– Любимое блюдо Мари – куриное карри! – воскликнула она.
Как только я уселась, то протянула Мари большой сверток, перевязанный красной ленточкой.
– Это подарок. Просто получила кое-какие незапланированные денежки.
По совершенно непонятной причине отец принялся хлопать в ладоши.
Мари широко улыбнулась и слегка прищурилась:
– У меня такое чувство, будто сегодня мой день рождения.
Дождь
Мари сказала, что будет спать в моей комнате, а я предложила переночевать в комнате для гостей и поиграть в видеоигры.
Она сидела на своем футоне, развернутом прямо рядом с моим, и подаренная мной синяя пижама смотрелась на ней теплой и уютной. В комнате было совершенно темно, а в мире, существующем только за окном, где кружились в хороводе снежинки, все было белым-бело. Свет от телевизионного экрана падал на наши футоны. Ведущий теленовостей сообщил нам, что в Токио этой ночью снова пройдет сильный снегопад.
– Забавно, в прошлом году вообще не было снега, – сказала я.
– Разве не было? Я ничего не замечала, поэтому не помню, – улыбнулась Мари. – Да, без сомнения, это был странный год. Словно сон. Вот что мне интересно, как ты думаешь, мое состояние улучшилось за этот год?
– Похоже на то, – засмеялась я.
– Кем он был? – спросила Мари.
Она говорила о моем брате.
– Я не думаю, что он был человеком. Я правда так не думаю, – ответила я, насыщая эти слова максимально возможным смыслом.
Разумеется, он был всего лишь энергичным и харизматичным молодым человеком, но поскольку он умер так внезапно и бессмысленно и до момента своей гибели наслаждался жизнью, насколько мог, то само его существование обретало особое значение.
– Каждый раз, когда я думаю о своем брате, то возникает странное ощущение, словно мне в лицо брызнул ослепительный свет. Я представляю, как он выглядел, когда улыбался, вспоминаю его голос, его лицо, когда он спал… и начинаю сомневаться, а был ли он на самом деле, понимаешь, если он был, то, возможно, теперь его никто не заменит. Так я чувствую.
– Ты тоже? – спросила Мари.
– Готова поклясться, и Сара тоже.
– Все, кто был с ним знаком.
Кто же вышел из этой схватки победителем – Мари или Сара? На мгновение я серьезно задумалась над этим вопросом. Но было сложно судить, кто же вырвался вперед. Благодаря Ёсихиро они обе очутились там, где не предполагали оказаться.
– Весь прошлый год я много размышляла над тем, как же моя жизнь дошла до этой точки, – сказала Мари. – Мне кажется, что я в тот день, в аэропорту, влюбилась, а потом вдруг очнулась и увидела, что в итоге попала сюда. Словно вокруг меня пустота, и я могу только идти и идти вперед, находясь в самом сердце ночи. Мало-помалу я начала задумываться над тем, откуда я могу заново строить свою жизнь, но такого пункта не было. Я задавала себе вопрос, что за существо был Ёсихиро. Но, увы, это тоже не имело значения, смысла не было ни в чем. Я могла только решать, где мне улечься и заснуть.
Я сидела, глядя в пространство, и вспоминала ту сцену в отеле, образ Сары, когда она посмотрела на меня, личико ее сына, такое знакомое и ужасно дорогое, и от этих мыслей меня начала бить дрожь. Я вспомнила, как Мари прожила этот год, как она ходила, темная и тихая, словно тень самой себя, а я сама где-то рядом с ней
Я залезла под одеяло.
– Слушай, Мари. Для нас обеих это был странный год, словно мы жили в неком ином пространстве, чем все остальное время, и двигались на другой скорости. Мы словно были заперты в каком-то очень тихом месте. Я уверена, что если мы позднее оглянемся и посмотрим на этот отрезок наших жизней, то он приобретет свой уникальный цвет и станет отдельным моментом.
– Да, думаю, ты права.
Мари тоже забралась на свой футон и положила руку под голову. Затем продемонстрировала мне рукав своей новой пижамы.
– Он будет вот таким темно-синим, – сказала она. – Цвет, который всасывает твои глаза, твои уши и все твои слова. Цвет глухой ночи.
А снег все падал, и мы лежали, глядя на экран телевизора и отчаянно пытаясь выиграть в видеоигре, а потом, в конце концов, обе начали клевать носом и заснули.
Вдруг я проснулась. Я посмотрела и увидела, что рядышком спит Мари и ее лицо освещает свет телевизионного экрана. Одна рука все еще держала джойстик. Мари была укрыта одеялом лишь до пояса. Выглядело так, словно она прямо в середине игры внезапно умерла. Но сквозь тихую музыку я различала ее дыхание.
На лице Мари застыло странное выражение. Непорочность и одиночество, словно у человека, который только что плакал. Оно не изменилось ни после смерти брата, ни с тех пор, как Мари была маленькой.
Я накрыла ее одеялом и выключила телевизор. Внезапно комната полностью погрузилась во тьму. Но, разумеется, за окном снежинки продолжали водить свои хороводы, падая на землю. Размытое бледное мерцание снега проникало в комнату сквозь щель между занавесками.
– Спокойной ночи, – прошептала я и легла.
Любовная песня
Поздно ночью чудилось, что деревья в моем саду светятся.
В свете уличных фонарей спокойное зеленоватое сияние листьев и темно-коричневое мерцание стволов казалось довольно ярким.
Впервые я обратила на это внимание недавно, после того как стала еще больше пить. Всякий раз, когда смотрела на этот пейзаж пьяным взором, я поражалась чистоте этих цветов, и мне начинало представляться, что ничто в этом мире не имеет значения, и мне было бы плевать, даже если бы я потеряла все, что имею.
Это была покорность или отчаяние… Какая-то более естественная форма смирения. Ощущение, появившееся после эмоционального всплеска, было спокойным, холодным и кристально чистым.
Каждый раз я засыпала, размышляя об этом.
Разумеется, я понимала, что слишком много пью и было бы неплохо сократить количество спиртного, и днем я всегда клялась себе, что сегодня я выпью всего лишь капельку. Но потом наступал вечер, и за первой кружкой пива следовала вторая, и вскоре я уже не могла затормозить. Я начинала думать, что мне будет лучше спаться, если выпью еще чуть-чуть, и тут понимала, что смешиваю себе еще один джин с тоником. Чем темнее становилось за окном, тем больше я наливала джина, и напитки становились все крепче и крепче. И пока съедала целый пакет самой вкусной закуски этого столетия – попкорна с соевым соусом, – я думала: «Черт, опять… Опять я пью». Я никогда не напивалась до такой степени, чтобы возникало ощущение, будто сделала что-то не так, но иногда испытывала легкий шок, обнаружив перед собой пустую бутылку.