Спящие от печали (сборник)
Шрифт:
– Дать тебе куртку? – негромко спросил Павел.
Мария покачала головой, неверным движеньем поправляя выбившиеся из-под платка волосы. Но Учёный уставился на неё – и гулко стукнул себя алюминиевой ложкой по голому темени:
– Со-стричччь!!!
И пригрозил разоблачительно:
– К осени – состричь, иначе я решу, что вы готовите себя не для науки, а для выданья. Стыдитесь, младая госпожа.
– …А это – несовместимо? – улыбнулся Павел.
– Нет! – резко обернулся к нему Учёный. – Это – все эти кудри и пудри, – свирепо вихлял он руками
Павел не возразил ему. И тогда Учёный зло сузил глаза.
– Зачем – мне – игрунья? – требовательно спросил он у Павла. – Их на свете и так хватает. Вон! Вон! Вон!..
Он сердито указывал Павлу на девушек поочерёдно. Они переглянулись между собою, слабо усмехаясь.
– …И – там! – не мог успокоиться Учёный, делая широкий жест вокруг, – сколько угодно! – рисовал он рукою гигантские воображаемые сферы. – В других местах! Обращайте ваши взоры туда, куда надлежит их обращать именно вам, юноша. Всё жизнеспособное слагается в мире из соответствий, ибо!.. Так-то, молодой человек…
Но непривычная тишина уже стояла в степи. Археологи не сразу заметили её. Лишь ветер, крепчая, хлопал отстегнувшимся пологом палатки.
Вдруг старик Учёный выпрямился. Насторожённо прислушиваясь, он был похож теперь на часового, которому померещилась мгновенная и ещё неосознаваемая никем перемена. Натянув кирзовые сапоги, он осторожно прошёл к выходу и, почти крадучись, выглянул в степь. Дождь кончился.
Старик быстро втянул палец в рот, потом поднял его над головою.
– Завтра будет дорога, – ещё не веря себе, провозгласил он. – Западный ветер называется у тюркских племён ветром с гнилого угла. Ибо первым из четырёх углов жилища сгнивает западный угол!.. Западный ветер, несущий дождь, сменился!
Молодые археологи вряд ли обратили внимание на его слова; их лица были безучастны, и тогда, вернувшись на место и усевшись, Учёный повторил возбуждённо:
– Завтра будет дорога!
И он посмотрел на всех близорукими доверчивыми глазами. Тогда вдруг всё пришло в движенье. Словно очнувшись разом, толкаясь и спеша, студенты выбежали из палатки. Они возвращались поодиночке, сбивая с обуви ошмётки грязи, и кричали вразнобой – в палатке ли, в степи ли, – кричали, не слушая друг друга:
– Да что – завтра?!. При таком-то ветре! К вечеру, точно! К вечеру почва будет держать…
Мария плохо различала лица говоривших и кричавших, не успевая переводить взгляда, слабо подчиняющегося ей. А кто-то, особенно уставший от безделья, уже ворчал в углу:
– Озеро под боком, а мы второй месяц выбраться туда не можем. Так и сезон пройдёт, уедем ни с чем.
И два голоса сразу же радостно поддержали:
– Девять километров, всего-то! Кто на Челкар?
Большинство ещё хранило молчанье.
– Кто пойдёт на озеро?
– К вечеру разве…
– К вечеру. Сейчас не пройдём… – нерешительно отзывались немногие.
– А кто говорит, что сейчас?.. К вечеру, конечно.
И только старик бормотал сам для
– Хм… Бог. Есть. Путь.
Вместе с повеселевшими девушками, отводившими глаза, Мария вернулась в палатку и легла: ей стало хуже. И так же сразу наступил сон, страшноватый, тягучий, в котором призраки палаток плыли по текучим степным холмам, а самих палаток и людей в них уже давно, уже столетия как не было над этими холмами.
Призраки палаток плыли над Белой горой, над курганами – над царством мёртвых, и были мертвы сами.
– Мы будем любить истомлённые стебли седых шелестящих трав…
– Тонких, высоких, как звёзды печальных…
– Над нашей могилою спящих…
Мария оборачивалась на быстрые голоса, неведомо кому принадлежащие. Они говорили все разом:
– …И тихо, так тихо под луной шелестя-щих…
И, ещё раз обернувшись, она увидела Павла. Девушек не было в палатке. А он сидел рядом и будто дремал.
Голоса действительно звучали – то оживлённо перекликались рядом с палатками те, кто собирался на озеро.
– Хочешь, пойдём сейчас в посёлок, – сказал Павел. Он поглядел сверху в её отёкшее, тяжёлое лицо. – Туда тоже девять километров. Только в другую сторону – и под ветер. Я помню дорогу. Если даже идти потихоньку, то к ночи будем в больнице. Но у тебя жар… Лучше, конечно, завтра.
Она не знала, что отвечать, и что думать – не знала тоже.
– Машина сегодня ещё не пройдёт. Я отвезу тебя завтра… Но может быть, пойдём сегодня?
Мария закрыла глаза, чтобы он ушёл. Она думала о том, что каждый выживает в одиночку и что люди могут сейчас только помешать выживанью.
Сообща – живут, понимала она. Выживают – в одиночку.
– Ну… Как хочешь… – негромко сказал Павел.
Вскоре всё стихло. И потянуло дымом; дежурные пытались растопить отсыревшую печь, разбив небольшой деревянный ящик из-под бутылок с клеем.
Мария поднялась и постояла, согнувшись. Она отодвинула полог – и никого не увидела подле. Только следы ушедших на озеро были отчётливо видны на ещё скользкой, хотя и подветрившей земле – следы, вмявшие полынные стебли в грязь. Да ещё неясные силуэты восьми человек маячили мерно вдали, и можно было различить, как все они двигались, наклонившись вперёд и опустив головы, словно старательно выполняли трудную работу, – сильный ветер дул им навстречу.
Потом фигуры стали едва различимы. И тогда Мария пошла – по их отчётливым следам, по качающейся и вздрагивающей неровными толчками земле.
Так продолжалось долго. Пока время не расплылось, сделавшись малоощутимым. И Марии стало легче. Земля, медленно раскачиваясь, пришла в соответствие с раскачивающимся от слабости туловищем, и в этом совпадении ритмов можно было идти и почти не задыхаться от ветра. Мария обернулась – безбрежная и голая степь качнулась, поднялась – и опустилась: ни палаток, ни людей не было видно вокруг. Но оставались следы. Проходило головокруженье, и прежний ритм ходьбы мало-помалу возвращался…