Спящий принц
Шрифт:
– Прошу, не надо. Уходи, - взмолилась я.
Сайлас покачал головой и осторожно взял меня за плечи, отодвинул с пути. Я закрыла глаза, когда он открыл дверь.
Она сидела на кровати, ее чашка была на полу рядом с дверью, содержимое вылилось. Ее волосы были растрепаны, она смотрела на Сайласа как на добычу, и мое сердце дрогнуло.
Сайлас, казалось, не замечал. Он тихо подошел к ней и опустился рядом.
– Привет, - тихо сказал он, а потом чуть отодвинул капюшон, к моему удивлению, показывая ей лицо. Я уловила высокую скулу, бледные ресницы. – Я Сайлас, друг Эррин. А вы, значит, ее мама.
Я дрожала
Ее глаза оставались красными, хищными. Ничего не изменилось.
Она посмотрела на меня и прищурилась, я отпрянула.
– Я заварю чай, мама.
– Я пока пригляжу за ней, - сказал Сайлас. Он снова опустил капюшон, и видно было только его рот, губы ничего не выдавали. Я взглянула на маму, а она снова смотрела на него, следила, но не как за добычей. – Она поела? – спросил он.
– Да. Перед тем, как я ушла на собрание, я дала ей немного хлеба и тушеного мяса. Она захочет есть завтра. Как всегда.
Он кивнул, а я смотрела на их безмолвные фигуры, они не замечали меня. Было очень глупо оставлять его с ней, но я сделала так, пошла в комнату и растопила камин, заполнила чайник водой, добавила валериану и ромашку к листьям крапивы, влила остатки меда и не забыла о хорошей дозе мака. Я оглянулась, а он все еще был у кровати, а она смотрела на него, и лицо ее было человеческим. Было что-то в этом зловещее: фигура в капюшоне возле лежащей женщины, и на миг я забыла, кто из них опасен. Я поспешила все приготовить, помешала варево. Я вспомнила учителя, он бы ворчал на меня, и я виновато улыбнулась, а потом вспомнила, что Сайлас с мамой в другой комнате, и поспешила к ним.
Я чуть не уронила чашку, когда увидела, что он держит ее за руку, ее хрупкие пальцы не двигались в его пальцах в перчатке. Он указал мне передать ему чашку, и я смотрела, как он осторожно дует и подносит чашку к губам моей матери. Она послушно пила, и он улыбался, подбадривая. Я попятилась к порогу, глядя, как он поднимает чашку к ней, и ее пальцы обхватывают чашку поверх его. Боль пронзила грудь, и я поняла, что завидую тому, как легко он ведет себя с ней. Мои чувства к Сайласу всегда были сложными, но эта зависть к матери была новой, а ведь он просто держал ее за руку.
И она позволяла ему. Я завидовала, потому что казалось, что она ненавидела только меня. Для Сайласа она могла быть спокойной, хоть солнце и село, и в ней проснулся зверь. Она должна была расцарапать его лицо, а не смотреть, как птенец на небо, ожидая маму. Может, она хотела боли мне. Может, дело было не в проклятии, и она ненавидела меня за то, что застряла со мной. Мы остались одни, но она бы с радостью разорвала мне горло, если бы могла.
Я вспомнила жизнь дома, мы вчетвером сидели за столом год назад, Лиф и папа оживленно обсуждали, как лучше сводить корову с быком, а мы с мамой закатывали глаза.
Я на кухне в тринадцатый день рождения разворачиваю подарки: настоящий фартук аптекаря с множеством карманов, стеклянные флаконы, блокнот для записи экспериментов. Лиф дал мне семена, завернутые в бумагу. Отец вывел наружу, закрывая руками мои глаза, и показал участок земли, что он вскопал и удобрил для меня.
Мы с Лифом лежали на свежескошенном поле
Я проснулась ночью и увидела десятилетнего брата у моей кровати с лопаткой в руке, он почти уснул, стоя.
– Что ты делаешь? – спросила я тогда.
– Спи, - пробормотал он. – Ты в порядке. Я здесь.
Но теперь его тут не было. Не было.
Волна горечи ударила болью, грозила сбить меня с ног. Я прижалась к косяку, смотрела, как Сайлас забирает у нее чашку. Он накрыл ее одеялом, подоткнул края, и я скрестила руки из-за боли внутри.
Еще вспышка: мама читает нам с Лифом, а потом он уходит в свою комнату, а папа слушает на пороге со стаканом бренди, смотрит на маму, и она чуть краснеет от его взгляда, ее губы изгибаются от радости.
Мы с Лифом отвели ее в кровать в день, когда отец умер. Мы смотрели друг на друга поверх ее дрожащего тела, а потом безмолвно легли по обе стороны от нее. Она обняла меня, а Лиф нас обеих. Подушка пахла папой. Но к утру запах пропал, его заменила соль наших слез.
Я ушла и ждала, пока Сайлас оставит ее, запрет за собой дверь. Я повернулась к нему, а его руки были скрещены, и пальцы быстро стучали.
– Что с ней?
Я глубоко вдохнула.
– После… того, как Спящий принц пришел в Лормеру, она… думаю, она ушла за Лифом. Она пыталась попасть в Лормеру и найти его. Она странно вела себя после того, как он ушел, была тихой и отстраненной, но я связывала это со смертью папы, переездом. Я уговаривала ее поесть, но ей было лучше, чем сейчас. Она сама мылась и одевалась. А потом мы узнали, что Спящий принц захватил замок и… Тогда она прекратила. Все. И однажды я пошла за водой к колодцу, а когда вернулась, ее не было. Я нашла ее в лесу. И тех пор она такая.
– А шрамы на ее руке? Это она сделала сама? Потому ты даешь ей травяной чай?
Я покачала головой.
– Нет. Раны были, когда я ее нашла. Животное, наверное? – я старалась говорить ровно, складно. – Шипы? Кто знает? Она не сказала. Я промыла раны, заражения не было, хотя остались, как ты видел, шрамы.
Долгое молчание, и мое сердце билось слишком быстро и громко.
– И ты не можешь… Разве ей не могут помочь в месте, что для таких?
Я чуть не рассмеялась. Места были. Если были деньги, то любимых можно было отослать в санаторий у моря. Если денег не было, то их ссылали в приют или тюрьму для бездомных.
И она не была безумной. Она была зверем. Для нее там места нет.
– Нет. Такого места нет. Не для нас.
Мы молчали, я впивалась пальцами в платье, он смотрел на дверь. А потом он заговорил:
– Что было в чае, что ты ей дала?
– Ромашка и валериана. Мак. Чтобы она отдохнула, - спешно добавила я. – Не думаю, что она спит. И вряд ли она отвлечется от горя. Чай хотя бы даст ей пару часов отдыха.
– А ты?
Я повернулась к нему.
– Что я?
Он, казалось, смотрел на меня. Пожевав губу, он сказал: