Сравнительное богословие. Книга 4

Коллектив авторов

Другой главный герой Всеволод Юрьевич — государственная власть. Всеволод — ВСЕм ВОЛОДеющий. Юрьевич — по имени основателя Москвы Юрия Долгорукого. Ничего не понимает. Охотится на медведя, т. е. на русского мужика, согласно сложившейся во всём мире иносказательной традиции.

Китеж — многоуровневая иносказательная взаимовложенность понятий. С одной стороны, столица державы, несущая полную функцию управления. С другой стороны, Китежей два: Малый и Великий. Малый Китеж захвачен врагом, а Великий врагу не видим. Видимо только отражение его красоты и величия в зеркальной чистоте озера.

Малый Китеж — общественное сознание, замусоренное и испоганенное библейским агрессором; Великий Китеж — идеал уровня русского общественного «подсознания», сохранивший целостность и чистоту. Он скрыт туманом с золотистым блеском от всех, кто утратил целостность мировосприятия, но отражение его объективного присутствия в жизни видимо

реально в окружающей действительности.

В конце государственность — Всеволод объединяются с народным мировоззрением — Февронией. Золотой библейский туман рассеивается и открывает Великий Китеж — и столицу, и русское общественное подсознание, воплотившее в жизни свойственные ему идеалы.

На вопрос княжича: «Ты скажи-ка красна девица, — Ходишь ли молиться в церковь Божию?» — Феврония отвечает:

Княжич Всеволод

<…> Ты скажи-ка, красна девица, — Ходишь ли молиться в церковь Божию? Феврония. Нет, ходить-то мне далёко, милый… А и то: ведь Бог-то не везде ли? Ты вот мыслишь: здесь пустое место, Ан же нет — великая здесь церковь, — Оглянися умными очами (благоговейно, как бы видя себя в церкви). День и ночь у нас служба воскресная, Днём и ночью темьяны да ладаны; Днём сияет нам солнышко (, солнышко) [474] ясное, Ночью звёзды, как свечки, затеплятся. День и ночь у нас пенье умильное, Что на все голоса ликование, — Птицы, звери, дыхание всякое Воспевают прекрасен Господень свет. «Тебе слава во век, небо светлое, Богу Господу чуден высок престол! Та же слава тебе, земля-матушка, Ты для Бога подножие крепкое!»

474

Текст в скобках добавлен по аудиозаписи постановки оперы.

Княжич Всеволод (смотрит на Февронию с изумлением).

Ай же ты, прекрасная девица! Дивны мне твои простые речи, Всё о радости, весельи красном. Люди старые иначе молвят: «Не зарись на радости земные, На земле-то нам скорбеть, да плакать». И уйти бы мне в пустыню вовсе, — Эх, да удаль-молодость помеха: Просит молодецкого веселья.

Феврония (очень ласково и проникновенно, взяв его за руку и глядя в очи).

Милый, как без радости прожить, Без веселья красного пробыть? Посмотри: играют пташки все, Веселится, скачет зверь рыскучий. Верь, не та спасёная слеза, Что с тоски-кручинушки течёт, Только та спасёная слеза, Что от Божьей радости росится, [475] И греха мой, милый, ты не бойсь: Всякого возлюбим, как он есть, Тяжкий грешник, праведник-ли он; В каждой душеньке краса Господня. Всяк, кто стрелся, [476] того Бог прислал; В скорби он, так нам ещё нужнее. Приласкай, хотя был лиходей, Радостью небесною обрадуй, (уносясь мыслью). А и сбудется небывалое: Красотою всё разукрасится, Словно дивный сад процветёт земля, И распустятся крины райские. Прилетят сюда птицы чудные, — Птицы радости, птицы милости, — Воспоют в древах гласом ангельским, А с небес святых звон малиновый, Из за облаков несказанный свет…

475

Далее текст выделен курсивом нами при цитировании. Это — концентрированное выражение богословия Русской цивилизации.

476

«Стрелся» —

это диалектное простонародное слово, эквивалентное «встретился».

Кроме того, «стрел м. вост. пострел, нечистый, диавол. Стрел тебя возьми! Стрел всё побери! ‹…› Стрелить, сев. ринуться, кинуться опрометью, побежать» («Словарь живого великорусского языка» В.И.Даля). Это значение в контексте либретто не главное, но допускает возможность того, что тот, «кто стрелся» не только встречный, но и заблудший.

В приведённом диалоге через княжича Веволода выразилось официальное церковное мировоззрение, а через Февронию — живая внеритуальная вера человека Богу по совести.

Благодаря открытому выражению обеих позиций опера обрела особую значимость в Русской культуре и оказалась знаменательной в истории России. [477] Но российский правящий класс — основной потребитель оперного искусства — тогда оказался самонадеянно глуп и счёл оперу после её первых постановок «вялой», «чрезмерно серьёзной по содержанию», «холодно-рассудочной» или «елейно-мистичной», «недостаточно строгой по отношению к предателю Гришке-Кутерьме». [478]

477

Желательно её переосмыслить каждому целиком, мы же привели только один из самых значимых фрагментов…

478

Реплики из рецензий того времени (1907 г.).

Кратко поясним сказанное Февронией. С точки зрения богословия по совести Русской цивилизации в этом мире все без исключения по их сути — посланники Всевышнего к их окружающим, в чём-то праведные, в чём-то ошибающиеся искренне, а в чём-то, возможно, и лицемерящие либо из алчности, либо из страха. Вследствие этого Бог не избирает никогда и никого для того, чтобы исключительно избранный Им вещал истину всем остальным, кому Бог якобы отказал в Своём непосредственном обращении к ним. Бог не отказывает никому, но не каждый выросший в неправедной культуре способен принять и донести до других Его обращение.

Но не получив праведного воспитания в не вызревшей пока ещё культуре человечности, многие под воздействием гнёта культурной среды, культивирующей в их психике всевозможные страхи, предубеждения и ущербность, под воздействием разнородных привязанностей, сами уклоняются от сокровенных (от других) обращений к ним Бога непосредственно через их совесть; они не внемлют опосредованным обращениям к ним Бога через других людей, через памятники культуры и жизненные обстоятельства. И по этим же причинам они отмахиваются от даваемых Свыше непосредственно им крупиц истины как от назойливо лезущих в глаза мошек, давят их, и не видят необходимости поделиться доставшимися им крупинками с окружающими; либо трусят внятно согласиться с известными им истинами даже во внутреннем мире каждого, а не то что бы огласить их открыто в обществе, когда они противоречат сложившейся традиции, поддерживаемой всеми средствами неправедной культуры, поддерживаемой так или иначе всеми и каждым в обществе: выступить против сложившейся традиции — возможно обречь себя на жестокую смерть или на длительную жизнь отверженного и гонимого всеми. Поэтому в длящуюся историческую эпоху у одних (и таких подавляющее большинство) миссия наместничества Божиего и посланничества Его к другим людям извращается до неузнаваемости, другие смогли её выполнить более или менее успешно, придав направленность течению локальных и глобального исторического процесса на многие века (таких единицы, и о некоторых из них человечество помнит как о пророках — монополистах на оглашение истины; и многие из их числа сами были искренне убеждены в таковом своём исключительном значении).

Но Богу принадлежит вечность, и потому Он может ждать до тех пор, пока культура цивилизации вызреет до человечности, пока все освободятся от страхов, и настанет царство истины вследствие того, что каждый будет без страха с любовью и по совести наместником Божиим на Земле.

М.М. Пришвин в повести «У стен града невидимого. Светлое озеро» (1909 г.) продолжает тему града Китежа и русского богословия. Пришвин приводит русский богословский разговор мужиков на берегу Светлого озера: [479]

479

М.М.Пришвин много путешествовал и общался с так называемыми «сектантами», после чего он составил эту книгу.

«Назади, думал я, Христос-адвокат, русский, простонародно-церковный, а теперь он — слово, перелетевшее девятнадцать веков истории над церковными маковками.

— Чей ты? Какая твоя вера? — теснятся вокруг проповедника.

— Поклоняюсь господу в духе и истине.

— А святых отцов почитаешь?

— Нет, не почитаю.

— Иконам поклоняешься?