Сравнительные комментарии к пословицам русского народа
Шрифт:
Нечто, отчетливо перекликающееся с нашей пословицей, есть у индийцев; они говорят: "Не хлебнув горя, не станешь Буддой". Тоже ничего.
Суженого конем не объедешь
Сколько этой пословице лет, столько русский человек понимает: ежели что кому суждено, то уж Провидение не обманешь и судьбу вокруг пальца не обведешь. Это не фатализм, а скорее напротив - стихийный материализм. Русак как в воду глядит: коли ты уголовник по химии своей крови, то утонуть тебе не дано.
Не одни мы такие умные; наверное, только у готтентотов нет пословицы про то, что человек предполагает, а Бог располагает и вершит свою волю в математической зависимости следствия от причин. Вот только нигде, кроме как в России, причины не бывают такими затейливыми, а следствие до того
То-то русский человек мудро смиряется перед лицом Провидения, ибо он твердо знает: чему бывать, того не миновать, тем более что у нас трудно предвидеть даже самый очевидный, казалось бы, результат. Причины-то ведь затейливые, и следствие представляется решительно не зависящим от причин.
К примеру, невозможно было предугадать, что большевики так скоро отступятся от несчастной своей доктрины, во имя которой они обескровили Россию надолго, если не навсегда. (Чем объясняется это пессимистическое предчувствие? Тем хотя бы, что большевики безвозвратно сгубили те самые 6 процентов нашего крестьянства, генетически приспособленные к сельскохозяйственному труду, которые кормят нации во всем мире, а на развод оставили лежебоку и батрака.) Тем не менее они вдруг от нее отступились, поскольку на поверку оказалось, что мечта-то работает, а общественная собственность на средства производства не работает, потому что ну не может она работать, механизм у нее такой...
То же самое: мудрено было предугадать, что в результате демократических преобразований, мы, бывшие кухонные мыслители, окажемся в тридевятой, чужой стране. Всё-то тут не по-нашему, всё не так, начиная от вокабуляра и кончая сливками нации, которые теперь представляют не ученый, поэт и живописец, а пройдоха, певичка и теннисист.
Ну да суженого конем не объедешь, как Провидение выведет, так тому и бывать. Однако Ивана Грозного мы пережили, и крепостное право пережили, и большевиков; может быть, и эту сволочь переживем?..
Сама себя раба бьет, коли не чисто жнет
Сразу вычитаем из этой формулы те самые 6 процентов русского крестьянства, которые были генетически приспособлены к сельскохозяйственному труду. Ну нету их, а до 1928 года они представляли собою государство в государстве и даже не то чтобы совсем национального образца.
Так вот, жестокосердность русского помещика сильно преувеличена. Дворню, конечно, драли - за пьянство, воровство, растление малолетних и прочие художества, но хлебопашца барин старался не забижать. Во-первых, сожгут, во-вторых, хозяйство все-таки держалось на барщинной системе землепользования, в третьих, у крестьянина тоже был свой кодекс чести, и хотя в принципе его можно было выпороть, но нельзя.
Спору нет: селянин отрабатывал барщину спустя рукава, но помещика то мирило с его халатностью, что наш Микула Селянинович ковырял свой надел до седьмого пота, а результаты были примерно одинаковые: "От колоса до колоса не слыхать бабьего голоса".
Какой-то рок висит над нашим сельским хозяйством - это ведь с самого Рюрика мы себя не в состоянии прокормить. То ли у нас руки не так приделаны, то ли климат ни к черту не годится, то ли русский мужик чересчур умен. Вместо того чтобы, ни о чем надолго не задумываясь, потеть восемнадцать часов в сутки, он, родной, поутру сядет на завалинку и скажет про себя: а ведь через шесть миллионов лет на месте наших угодий будет море, и при чем тут, собственно, рожь с овсом?..
То-то не
Китайцы в таких случаях говорят: "Если детей нет, кровать в этом не виновата". И точно: на Руси ежели умен, то по обыкновению нищ и наг.
Какая барыня не будь, все равно ее...
В свое время Корней Чуковский выдумал симпатичное понятие "аристократия нашего простонародья". Так вот, аристократия нашего простонародья никогда не ставила особенно высоко аристократию крови, наших рюриковичей, гедиминовичей, чингизидов, тем более "птенцов гнезда Петрова", которые вышли по преимуществу из низов. Прямое простонародье то благоговело перед барством, то бесчувственно резало знать в периоды смуты и мятежей. Но мастеровой человек, воин, юродивый, хлебопашец, - те были от природы демократичны и мало ценили белую кость, голубую кровь. О петровских выскочках этот народ говорил: "Вчера наш Иван огороды копал, а нынче наш Иван в воеводы попал". О столбовой аристократии он, как видим, просто неприличности говорил.
Это поразительно: откуда взялось такое прочное чувство собственного достоинства у народа, который с Бориса Годунова ходил в рабах? Еще поразительней, что это чувство не смогли вытравить ни практика телесных наказаний, ни дух самодержавия, ни беззаконие, ни всезависимость от чужой воли - под него только подкопались большевики. А помещика наш хлебопашец даже считал узурпатором и похитителем угодий, поскольку он от века стоял на том, что земля Божья, грибы ничьи.
И с царями этот народ запросто обращался. Такой пример: двести лет с лишком тому назад, во время знаменитого путешествия на юг, делала императрица Екатерина II осмотр Фанагорийскому суворовскому полку; остановилась она перед строем и говорит:
– Вот, братцы, две тысячи верст я проделала, чтобы на вас посмотреть.
Правофланговый первой роты отвечает на эту декларацию:
– От эфтакой матушки-царицы чего только не приходится ожидать.
Соловья баснями не кормят
Если верить старинному справочнику "Разведение певчих птиц", соловья кормят льняным и конопляным семенем, которое предварительно выдерживают в молоке. Теперь соотнесем этот затейливый рацион с положением нашего писателя, и у нас выйдет, что он кормится много хуже нашего соловья.
Так было далеко не всегда. До Кондратия Рылеева писателям вообще ничего не платили и они довольствовались известностью среди узкого круга лиц. Но Пушкин, по преданию, уже получал десять рублей ассигнациями за строку. Жалованье Виссариона Белинского в два раза превышало генеральское, и непонятно, почему он проходит в нашем литературоведении бедняком. Достоевский, правда, вечно жаловался на безденежье, поскольку болел рулеткой, но Лев Толстой был полный миллионер. Чехов не умел писать длинно, тем не менее он обзавелся двумя усадьбами на южном берегу Крыма. Куприн только за одно обещание брал тысячный гонорар. При большевиках наши писатели большей частью разбогатели, а меньшинство ударилось в опрятную нищету.
На что в наше время существует пишущая братия, сказать невозможно, поскольку за литературный труд теперь платят без малого ничего. Единственно то примиряет с демократической действительностью, что это везде так, везде писатель нищ и наг, если полагается исключительно на перо. Правда, французы говорят: "Бедность есть мать искусств".
И точно, они всегда держали своих писателей в черном теле, но мы-то Россия, страна, конечно, дикая, однако первая в мире по линии художества и души. У нас литература искони была вторая религия, курсистки, завидя Блока, в обморок падали, яснополянские гости поражались тому, что Толстой ест, и даже такой сравнительно скромный сочинитель, как Максим Горький, отбивался от поклонников костылем. То есть изящная словесность всегда стояла в России исключительно высоко, много выше политики, бальных танцев, коммерции и наук. Еще в ХVIII столетии граф Кирилл Разумовский, президент Санкт-Петербургской академии, говорил Ломоносову: