Сражения Космического Десанта
Шрифт:
— Значит, они сгорят, брат, — сказал он безрадостно. — Он сгорят так, что даже не успеют понять.
Только самому себе, безмолвно и в глубине своего психически защищенного разума, он закончил предложение.
И мы тоже.
Фрейя Морекборн держала Кровавого Когтя за глотку, и не отпускала.
— Чтоб тебя! — выругалась она, прежде чем опустить костяшки пальцев на его широкое, глупое лицо, ломая зубы и разрывая кожу. Небесный Воин смотрел на нее затуманенным взором, опустив
— Дочка!
Фрейя услышала далекий голос, прервавший ее сон. Где-то глубоко в ее подсознании зашевелилось раздражение. Она получала от него удовольствие.
— Дочка!
В этот раз ее плечо сжали. Неохотно встряхнули. Последним образом из сна был избитый космодесантник, опустившийся на пол, побитый в бою, покорный и униженный, чего никогда бы не случилось наяву.
Она открыла глаза и увидела своего отца, наклонившегося к ней. В ее спальне по-прежнему было темно, светилась только колеблющаяся сальная свеча, установленная высоко в скальной стене.
— В чем дело? — пробормотала она, сбрасывая его шероховатые руки. Она могла различить знакомую линию его плеч, почувствовать его мозолистую кожу на своей.
— Вставай, — сказал он, отвернувшись в поисках большего освещения.
Фрейя поднялась с разбросанных на койке шкур. Ее песочные волосы превратились в непослушные заросли, обрамляющие лицо. В крошечной комнате стоял ледяной холод, но она не обращала на него внимание. На Фенрисе повсюду был ледяной холод.
— Что происходит?
Морек Карекборн нашел работающую светосферу и подкинул ее, придав вращение, в воздух. Тусклый серый свет залил беспорядок в комнате. Его грубоватое честное лицо полностью осветилось, и тревожные линии вокруг глаз выглядели более глубокими, чем обычно.
— Изменение плана, — сказал старый воин, проведя уставшей рукой по короткостриженной голове. — Одиннадцатая вызвана за пределы планеты. Мы возвращаемся на дежурство.
— Скитья, — выругалась Фрейя, протерев глаза и пытаясь прогнать тяжелое бремя сна. — Снова?
— Не спрашивай. Просто одевай униформу.
Фрейя с беспокойством посмотрела на отца. Морек был ривенмастером, командиром пяти сотен кэрлов Эттгарда. Его обязанности изматывали его, а он изматывал себя еще больше. На его лице были тени от длительной усталости.
Они убивают его, — подумала она. — И даже не знают об этом.
— Мы только сменились, — запротестовала она, свесив ноги с жесткой койки, и пошатываясь, пошла за серым мундиром, брошенным на пол. — Есть другие подразделения, которые могут это сделать.
Морек прислонился к стене.
— Уже нет. Остается только Двенадцатая. Привыкай — это продлится не одну неделю.
Фрейя все еще плохо соображала из-за сна, когда натягивала тунику через голову и пыталась выдернуть из волос самые запутанные клубки. Недели изнурительных оборонительных тренировок под присмотром Небесных Воинов, и приказы от улюлюкающих Кровавых Когтей, которые забыли, что значит иметь смертное тело и смертные слабости.
— Отлично, — холодно сказала
— Фрейя, дочь моя, — сказал Морек. Он подошел к ней и решительно положил руки ей на плечи. — В этот раз будь осторожна. Думай о том, что ты делаешь, о том, что говоришь. Они снисходительны к тебе из-за меня, но это не будет продолжаться вечно.
Она почти стряхнула его руки. Она ненавидела его поучения, также как и ненавидела его слепую веру в хозяев. Он поклонялся им, хотя знал, что все они когда-то были смертными. Небесные Воины едва осознавали, что существуют такие смертные, как он и она, хотя без их верной службы в Эттгарде они не смогли бы поддерживать в действии даже половину огромного лабиринта помещений Клыка.
— Не беспокойся за меня, — сказала она, отбросив свое зародившееся неповиновение. — Я могу сражаться. Это все, что их волнует.
Морек пристально посмотрел на нее. Она знала, что он чувствует. Как и многие отцы, он хотел все время защищать ее. Она была всем, что у него осталось. Часть нее хотела дать ему немного утешения, немного уверенности, что она последует по его стопам, усердно выполняя свой долг перед Руссом и бессмертными. Иногда это действительно было все, чего она хотела, но они так чертовски усложняли это.
— Ты слишком сильно демонстрируешь свои чувства, — пожаловался он, качая головой.
— И что ты хочешь, чтобы я делала? — выпалила она, сбросив его руки и наклонившись за ботинками. — Если они хотят покорных, съежившихся слуг, они получили не ту планету. Фекке, я — дочь Фенриса, и у меня горячая кровь. Смертная кровь, к тому же. Они могут утонуть в ней.
Затем она посмотрела на него, внезапно забеспокоившись, что переступила черту, но только увидела, как ее отец смотрит на нее со странным выражением лица.
— Да, ты, несомненно, дочь Фенриса, — сказал он и его карие глаза засияли. — Я горжусь тобой, Фрейя. И боюсь за тебя.
Он оттолкнулся от стены и собрался уходить.
— Быстро надень броню, и возьми с собой свое отделение. У нас есть час, чтобы принять пост от Одиннадцатой. Я не хочу паршиво выглядеть перед этим ублюдком Локкборном.
— Так что происходит?
Морек пожал плечами.
— Не имею понятия. Ни малейшего.
Высоко на вершине Вальгарда с пусковых платформ стартовали корабли, подобно воронам, покидающим насест. Десантно-штурмовые «Громовые ястребы» перемешались с немногими оставшимися в ордене «Грозовыми птицами», образуя бесконечный поток зазубренных теней на фоне пасленово-голубого неба. Среди них были более крупные по размерам эскортные корабли типа «хлаупа» — тяжеловооруженные варианты эсминцев Имперского флота «Кобра». Суда такого размера обычно не могли стыковаться в пределах планетарной атмосферы, но исключительная высота посадочных платформ Вальгарда делала возможной посадку на Фенрис. Двенадцать из них уже отбыли, и ангары быстро пустели. Прошло всего семь дней с открытия Къярлскара на Гангаве, а сбор флота уже почти завершился.