Среда обитания

Высоцкий Сергей

— Да, «Филипп Моррис» — хороший подарочек, — радовался Бугаев. — Это вам не «Беломорканал»! Но столько накурить! Хорошему курильщику — и то не меньше двух-трех часов понадобилось бы!

— Из друзей и знакомых Юрия Максимовича никто не курил такие сигареты? — спросил Игорь Васильевич Горину.

— Не знаю. Я не обратила внимания.

— А капитан курит?

— Курит.

— А Юрий Максимович много курил?

— Да, больше пачки в день.

«Значит, курильщик «Филиппа Морриса» дымил здесь один, — решил Корнилов. — Может, и не один, но без хозяина».

Они вышли из дому.

—

Ну вот, сейчас отправим вас, Наталья Николаевна, в Ленинград. Вместе с Дмитрием Терентьевичем. А мы с товарищами побродим по окрестностям, подышим воздухом.

— А как же вы доберетесь? — спросила Горина.

— У местного начальства машину позаимствуем! — сказал Корнилов. — А вам большое спасибо.

На этот раз Наталья Николаевна села на заднее сиденье. Машина тронулась, и Игорь Васильевич вдруг увидел, как она закрыла лицо руками и, по-видимому, заплакала. Но взревел мотор, и ее рыданий не было слышно.

— У вас нет, товарищ подполковник, такого предчувствия, что окурочки эти приведут нас к интересному человеку? И что вообще кое-какая логика начинает проявляться... — удовлетворенно сказал Бугаев. — Все эти штучки, — он кивнул на дачу, — сплошное любительство. А сигаретки...

— Сигаретки всякие могут быть, — возразил Корнилов, — помнишь «автомобильное» дело? Федяша Кашлев специально чинариков чужих принес.

— Ну-ну! — насмешливо откликнулся Бугаев. — Целую пепельницу чинариков «Филиппа Морриса» не каждый додумается припереть! Где их насобираешь?

— Да я разве возражаю? — проворчал Игорь Васильевич. — Серьезные улики. Серьезные. Но нельзя же так сразу и согласиться! Может быть, кто-то некурящий принес с собой пачку, чтоб следствие по ложному пути направить.

— Два часа дымил?

— Отстань. Давай делом займемся.

Корнилов огляделся. Неподалеку стояла еще одна дача, большая, двухэтажная, крашенная коричневой краской. А за соснами, метрах в пятистах, виднелся голубенький домик.

— Давай, Семен, пойдем спросим соседей. Может, видели кого-нибудь возле дачи Гориных, узнаем, давно ли он сам приезжал. А про сигаретки нам Иван Иванович завтра все разобъяснит. — Корнилов подмигнул эксперту, сидевшему на лавочке у забора.

— Разобъясню, — лениво отозвался Иван Иванович. — И не только про сигаретки, но и про «пальчики», которые на письменном столе нашел. Вот только когда сегодня мы домой попадем? Я даже жену не предупредил.

— А если не попадешь — не беда, — засмеялся Бугаев. — У меня тут, в Рощине, такие девчонки есть знакомые...

— Эх, Семен! — осуждающе сказал Корнилов. — Если бы ты работал так же, как болтал. Давай двигайся. Я пойду в этот дом, — он кивнул на двухэтажный, коричневый. — А ты подальше. Все-таки молодой, тебе пройтись полезно.

В саду большого дома играли в бадминтон два мальчика. Один лет десяти, а другому, наверное, было не больше шести. Оба белесые — таких в деревне называют сивыми, оба усыпанные веснушками. Увидев Корнилова, старший спросил:

— Вы, дяденька, к папе?

— Угу, — ответил Игорь Васильевич. — Он дома?

— Дома! — ответили ребята хором.

— Проводите к нему?

Маленький взял Корнилова за руку, а старший шел впереди, открывая двери.

Дом

был просторный и добротный. Внутри нештукатуренный, некрашеный. Так хороши были чуть потемневшие струганые бревна стен, дощатый, покрытый лаком потолок, что подполковнику пришла неожиданная мысль: «Имел бы я дачу, сделал бы так же».

— Папа, к тебе дяденька пришел! — сказал старший сын, отворяя двери в одну из комнат.

— Это ты, Петро? — спросил мужчина, сидевший за большущим столом, и обернулся.

Корнилов сразу понял, что мужчина слепой. Его широкое скуластое лицо было все изборождено шрамами и синими рябинками. «Он него, конечно, многого не узнаешь, но, может быть, жена дома...»

— Нет, я из милиции, — сказал подполковник. — Хотел просто кое о чем вас спросить. Меня зовут Игорь Васильевич.

— Из милиции? — слепой сказал это так удивленно, как будто к нему пришли из миланской оперы. — Да садитесь, садитесь, — он развернулся на своем крутящемся кресле. — А вы, други, давайте гулять. Потребуется помощь — призовем.

Старший спросил:

— Пап, морсу можно?

— Конечно.

Мальчик ушел, а младший смирненько уселся на широкой тахте и, казалось, старался даже не дышать.

— Алеха, а ты чего затаился? — спросил отец. — Давай, мил друг, смывайся. Потом все обсудим.

Алеха вздохнул и покорно пошел к двери. В дверях он обернулся и, с интересом посмотрев на Корнилова, два раза обоими глаза моргнул ему.

— Их у меня пятеро, — сказал слепой. — Один уже работает. Другой университет кончает. Третий, Филипп, сейчас с матерью в Ленинграде. Вы извините, не представился. Кононов Егор Алексеевич, профессор математики. Да вы, наверное, знаете, коль из милиции ко мне пожаловали. Ваше дело все знать, — он улыбнулся доброй, располагающей улыбкой. И его лицо, изуродованное синими шрамами, преобразилось.

— Так чем обязан?

Корнилов рассказал о гибели Горина.

Егор Алексеевич кивал головой, иногда что-то переспрашивал, но подполковнику показалось, что на лице профессора нет ни тени сочувствия.

— Вы не были знакомы с Юрием Максимовичем? — поинтересовался Корнилов.

— Соседи всегда хоть чуть-чуть да знают друг друга. А с Гориными мы живем бок о бок уже много лет. Правда, Юрий Максимович постоянно плавал, но, когда бывал на даче, захаживал. А Наталью Николаевну я знаю хорошо. Она достойная женщина. Жаль, как говорится, что бог детей не дал.

— В ту ночь, когда произошло несчастье, кто-то взломал дверь на даче Гориных. Украсть ничего не украли, а рылись в письменном столе, в бумагах. Вы ничего не слышали? — Подполковник чуть было не сказал «видели».

— Слышал.

Корнилов замер и чуть подался к профессору.

— Часа в два... — Кононов ухватился ладонью за крутой подбородок. Подумал немного. — Да, часа в два ночи мимо нас проехала машина «Жигули». Я даже подумал, что это другой наш сосед, Петр Александрович Жариков. У него тоже «Жигули». Но эта прошла мимо его дома, мимо дома Гориных и остановилась... — Лицо у Кононова вдруг стало хитрющим, он покачал головой и спросил: — Не верите? Тут ошибки быть не может — у меня слух с детства прекрасный. Природа знала, что делала.