Среди овец и козлищ
Шрифт:
Мы стояли у края этой таинственной территории, сплошь размеченной колышками и натянутыми между ними тонкими веревочками.
Эрик Лэмб скрестил руки на груди и указал кивком вдаль.
– Что самое главное для сада, как думаете? – спросил он.
Мы тоже скрестили руки, словно это помогало думать.
– Вода? – спросила я.
– Солнце? – сказала Тилли.
Эрик Лэмб улыбнулся и покачал головой.
– Веревочки? – уже отчаиваясь, предположила я.
Закончив смеяться, он распрямил руки и сказал:
–
И я решила, что Эрик Лэмб очень умен, хоть до конца так и не понимала, почему именно. В нем чувствовались свобода и некая неторопливая мудрость, которые, как благодатная тень, ложились на эту почву. Я смотрела на сад и видела белых бабочек, танцующих над георгинами, фрезиями и геранью. Все цвета радуги сошлись в едином хоре, пели и требовали моего внимания, – казалось, я услышала это впервые в жизни. Потом вспомнила о грядке с морковкой, которую посадила в прошлом году (морковь так и не выросла, потому что я то и дело выкапывала ее, посмотреть, жива она или нет), и мне стало немного стыдно.
– А откуда вы знаете, где и что надо сажать? – спросила я.
Эрик Лэмб, подбоченясь, смотрел вместе с нами на сад, затем кивком снова указал куда-то вдаль. Я видела, что земля въелась в его пальцы, уютно устроилась в складках и морщинках кожи.
– Надо сажать растение среди ему подобных, – ответил он. – Нет смысла сажать анемон среди подсолнечников, правильно?
– Правильно, – почти одновременно ответили мы с Тилли.
– А что такое анемон? – шепотом спросила она.
– Понятия не имею, – ответила я.
Думаю, что Эрик Лэмб это заметил.
– А все потому, что анемон просто погибнет, – сказал он. – Ему нужны совсем другие условия. Есть вполне логичное место для каждого растения. И если сделать все с умом, тот же анемон будет цвести пышным цветом.
– И все равно, – не унималась Тилли, – откуда вы знаете, где для растения самое правильное место?
– Опыт. – Он указал на наши тени, вытянувшиеся на земле. На свою, широкую и мудрую, как дуб, и наши с Тилли – узенькие, изломанные и неуверенные.
– Оставляйте тени на земле, – проговорил он. – Если оставить много теней, непременно придет время, когда вы узнаете ответы на все вопросы.
И он раздал нам полотенца и алюминиевые ведра и послал нас на другой конец сада делать прополку. Он вручил нам также перчатки (мне досталась правая, а Тилли – левая), но они были слишком большие и неудобные, и через несколько секунд мы их сняли. Земля была мягкой и послушно проскальзывала между пальцами.
Через несколько минут над изгородью, отделявшей сад Эрика Лэмба от Шейлы Дейкин, возникла голова Кейти.
– Чего это вы здесь делаете? – спросил он.
– Пропалываем. – Я развернула кусок газеты, которую дал нам Эрик Лэмб, и подстелила себе под колени.
– И еще оставляем тени, – сказала Тилли.
Кейти
– Это еще зачем? – спросил он.
– Потому, что это интересно. – Я заметила, что Кейти поглядывает на ведро, оно начало наполняться стеблями, землей и листьями. – И учит человека жизни.
– Какой смысл? – спросил он.
– А какой смысл весь день бить по футбольному мячу? – парировала я.
– Меня могут заметить. Может заметить сам Брайан Клаф [39] и пригласить в команду.
И Кейти для пущей убедительности стукнул по мячу.
– Что ж, если увижу, что Брайан Клаф идет по Кленовой улице, так и быть, подскажу ему, где тебя найти.
Я понятия не имела, кто такой этот Брайан Клаф, но была уверена, что Кейти так ничего и не понял. Голова его снова исчезла за изгородью. Я покосилась в ту сторону, где находился Эрик Лэмб. Он стоял спиной к нам, но я успела заметить, как плечи его сотрясаются от смеха.
39
Брайан Клаф (1935–2004) – один из самых успешных британских футбольных тренеров.
Мы продолжали полоть. Тилли в своей непромокаемой шапочке, мне же Эрик Лэмб нашел в дальнем углу сарая мужскую фетровую шляпу. Странно, но процесс прополки почему-то успокаивал. Я перестала волноваться насчет Бога и миссис Кризи, перестала думать о том, что мама тотчас выходит из той комнаты, куда зашел папа. Я могла думать только о почве, щекотно проскальзывающей у меня между пальцами.
– А мне это нравится, – призналась я.
Тилли кивнула, и мы продолжали работать молча. Через некоторое время она указала на растение, крепко укоренившееся в земле.
– А это что, тоже сорняк? – спросила она.
Я придвинулась поближе, посмотрела. Листья широкие и зубчатые, не похожи на все остальные, что валялись в ведре. Бутона в сердцевине не было, но все равно это растение как-то не походило на сорняк.
– Не знаю, – пробормотала я неуверенно. – Может, и сорняк.
– А если я выдерну его, а это окажется не сорняк? Что, если тем самым я убью его, а на самом деле это цветок? – спросила она. – Если я ошибусь?
Эрик Лэмб подошел к нам с другого конца сада.
– Ну, в чем проблема? – Он присел на корточки рядом с нами и тоже стал разглядывать растение.
– Никак не можем решить, сорняк это или нет, – объяснила Тилли. – Не хочется выдергивать, если это не сорняк.
– Понимаю, – протянул он, но больше ничего не сказал.
Мы ждали. У меня уже ноги затекли, и я сползла с газеты. Потом глянула вниз и увидела, что на коленках отпечатались фрагменты с заголовком статьи за прошлую неделю.
– Так что будем делать? – спросила Тилли.