Среди падших (Из Киевских трущоб)
Шрифт:
— Куплю дровец, поесть чего… а там, если останется…
— Голубь сизый, ты мне есть не покупай. Я есть не хочу; ты мне водочки. Век услуги не забуду… понимаешь, тянет… Да не понять тебе этой муки! Улюша — я тебя пригрел, приютил, как дочь родную полюбил, — не откажи… Уля, видишь, на колени становлюсь пред тобой… купишь?
Уля бросилась подымать старика и обещала купить.
Завейко весь просиял. Глаза даже заблестели.
В это время раздался стук в дверь. Уля пошла отворить.
Вошла старуха-хозяйка.
— Это вы, Митровна, а я думала, Павлюк, — кланяясь ей и подавая руку, сказала Уля.
Старик Завейко — увидев хозяйку — сел сердито на кровать и отвернулся, буркнув:
— Принесло…
Надтреснутым, но довольно резким, однотонным голосом, — голосом, способным надоесть — начала Митровна разговор:
— Не ждали! В удивленье пришли?
Уля попросила ее сесть.
Не слушая, Митровна продолжала:
— Ишь, дыму-то напустили, все глаза выест! — Она круто повернулась к старику. Ты чего за Улькой не смотришь? Печки-то истопить не может. Приструнь ее. Да что ты мол-чишь-то, в чурбана обратился?
Завейко молчал. Митровна подошла и пхнула его в плечо.
— Тебе говорят, что ли? Я не собака, мне нечего на ветер лаять…
Завейко, мрачно насупясь, сквозь зубы произнес:
— Уйди, уйди…
Митровна обиделась и еще назойливей лезла к старику:
— Как уйди? Ловко — гнать! Да как ты смеешь… я за своими кровными деньгами пришла. Подавай за квартиру деньги. Не хочу больше ждать — полно! Целый флигель занимаешь — арликистрат какой!
— Уйди, говорю, лучше будет, — огрызнулся Завейко.
— Еще запугивать. Да что у меня, даровая квартира, что ли! Да я сама нищенствую.
Уля просила Митровну успокоиться.
— Ты молчи, с тобой не говорят! — крикнула старуха на Улю. — Всяк сверчок знай свой шесток. Туда же, в разговор лезет. В последний раз я тебе говорю, подай за флигель деньги. Иначе в полицию пойду, — у меня только и есть хибарка, жильцов пустила, на поди, не платят!
— Ты, Митровна, меня не тревожь, — денег у меня нету! — ответил ей наконец старик.
— Денег нет?! Денег нет?! — старуха кинулась к Уле. — А ты что — дармоедка, на шею навязалась!
Завейко вдруг вскочил, быстро, насколько позволяли ноги, подошел к старухе, схватил ее
— Молчи! На меня лай, а ее не трогай! Язык вырву!
Митровна вначале осела, но потом оправилась и наддала жару:
— Ба-а-тюшки, да что же это такое?! Хозяйку-то, свою собственную хозяйку, бить хотят…
Завейко махнул рукой и отошел.
Уля успокаивала Митровну и обещала, как только получит за работу, отдать все деньги ей.
Митровна смолкла. Затем, понизив тон и смотря куда-то в угол, отвечала Уле:
— Врешь, — а есть-то что будете, а топить чем? Я ведь не дам. На меня не рассчитывайте. Ты мне, старый, деньги отдай, завтра же отдай… не то в полицию…
Припугнув еще раз полицией, Митровна направилась к выходу, но сейчас же вернулась обратно и обратилась к Уле:
— Что свечку не зажигаешь — ослепнуть хочешь? Нешто можно в темной шить? Ах — ковырялы!
Митровна вынула из кармана огарок свечи и дала Уле. Та поблагодарила и не брала.
— Да что ж это такое! — вскипела опять Митровна. — Всякая мелочь разговаривает! Говорят, зажигай, так зажигай!
Она взяла и вправила свечу в жестяной подсвечник. Затем медленно, насупясь, стала против Завейко и несколько мгновений смотрела молча. Затем отплюнулась и опять начала ругню.
— А с тобой я справлюсь — будешь ты своей собственной хозяйке грубить…
Митровна опять пошла к выходу и опять вернулась:
— Ели ли что-нибудь, идолы?! Небось, нет… — Она вынула из завернутого фартука кусок пирога… — Нате… для себя ведь приготовила… изо рта вырывают…
Она положила краюху пирога на стол и, идя к двери, ворчливым то ном говорила:
— Дровишек нет… пришлю…
В голосе у нее зазвучали слезы.
— Эх вы, бесталанные! — сказала она, махнув рукой, и вышла.
— Добрая она душа, — сказала Уля. — Накричит, нашумит, а последним делится.
— Надоела она, вот что, — отвечал Завейко. — Ступай, Уля, отнеси, надо ей заткнуть глотку, а выпивки не надо…
Уля завязала работу в платочек и, сказав, что сейчас вернется, вышла…
Оставшись один, Завейко отломил кусок пирога, поднес ко рту и положил его обратно. Он не мог есть. Его душа горела от жажды. Ему только хотелось пить, пить и пить…
Отворилась дверь. На пороге показался Павлюк. Он едва держался на ногах:
— Батько, дурно мне, едва домой дотащился.
Павлюк грохнулся бы на землю, если б старик не подхватил его. Павлюка отец уложил в постель и кинулся за доктором, как в тот день, когда его чуть не убили. В дверях ему встретилась Митровна. Она бросила на пол охапку дров.
— Митровна, побудь здесь, — обратился к ней Завейко, — я к доктору побегу.
Митровна быстро полезла в карман и сунула Завейко в руку серебряный рубль.