Среди стихий

Берман Александр

– Немножко, еще немножечко, сантиметрик еще... Ну, вот и все!

Этим летом я вновь побывал на Столбах, чтобы вновь испытать яркое чувство риска, идя по скалам без веревки, или, как говорят на Столбах, "свободным лазаньем".

Я шел на Столбы в воскресенье, было много народу. Спрашивал Папу Карло, Дика, Гапона (среди столбистов приняты клички, так что настоящих имен порой и не знаешь). Никого из них на Столбах в то утро не оказалось, но я познакомился с двумя молодыми ребятами: Седым и Художником.

Пошел с ними на столб, который называется "Первый", самым людным и доступным ходом - "Катушки". Впереди шел Седой. Он часто отклонялся от

основного хода, шел более сложным путем, и в то же время рассказывал мне:

– Наш камень кажется гладким, но он шершавый, и ноздреватый, толкаешься и идешь... Нет, не жмись к камню, выпрямись.

Он бежит вверх по крутому камню, и вот он уже метрах в пяти надо мной.

– Это считалось когда-то высшим классом - пока боялись попробовать. Попробуй сам.

И я пробую - бегу по красноватому монолиту, каждым шагом-толчком поднимаю себя - и усаживаюсь рядом с Седым.

А мимо нас идет по "Катушке" воскресный поток людей, обгоняют друг друга, прыгают. Девочка остановилась, потеряла толчок - рука поползла. Парень, пробегая мимо, прижал ее руку к камню, остановил и подтолкнул вверх, а сам, потеряв скорость, изогнулся и прыгнул куда-то вбок. Рядом с нами другая девочка кричит кому-то вниз, разговаривает, а сама чуть-чуть двигает ногами, двигается все дальше на крутизну, хочет кого-то внизу увидеть.

– Эй, подружка, упасть хочешь?
– прерывает рассказ Седой.

– Нет, я держусь.

– Все так думали.

На этом простейшем ходе мне трудно сразу различить, кто опытный столбист, а кто новичок. Раньше у столбистов была форма. Я помню расшитые узорами жилетки, фески с украшениями, просторные шаровары, красные, синие, желтые кушаки и на ногах - галоши. На скалах галоши неизмеримо удобнее современных кед и тапочек: тонкая резиновая подошва с мелкой насечкой; особенно хороши остроносые галоши: они обтягивают все пальцы от большого до малого, не оставляя опасной пустоты. Галоши просто и остроумно крепятся на ноге тесемочкой. Когда красноярцы впервые появились на соревнованиях скалолазов в Ялте, их галоши подверглись насмешкам. Теперь же многие скалолазы ходят в галошах.

Кушак был тоже утилитарен. Длинная штука сатина, иногда десятиметровой длины, обматывалась вокруг талии и при необходимости заменяла веревку. Кушаки и галоши были общеприняты, но при жилетках и фесках, в полной форме появлялись лишь немногие. Сначала годами учились ходить по скалам, а потом надевали форму и были готовы в любой момент лезть сложнейшими и опаснейшими ходами и просто так, чтобы доказать принадлежность к касте и чтобы помочь беспомощно повисшему на стене человеку (на людных скалах это бывает часто).

Облачиться в форму без оснований было равносильно позору или самоубийству. Это была высокого достоинства форма, добровольная, никем не пожалованная. Но появилось на Столбах хулиганье, и местные власти, не мудрствуя лукаво, стали срывать со всех жилетки, кушаки, фески. Старые столбисты не любят рассказывать об этом: "Бог с ней, с формой, Столбы-то остались".

Вот парень лихо откуда-то с высоты прыгнул на узкую площадку, где мы стоим. За ним, лицом к стене, медленно спускается девушка. Парень здоровается с Седым; он, оказывается, сегодня за день "излазил насквозь галошу". Они с Седым рассматривают галошу. Девушка молча спускается, она уже низко, но прыгать боится, сгибает, сгибает колени (натянутые джинсы, металлические заклепки на задних карманчиках), парень занят галошей; девушка прыгает, качнулась к обрыву, но устояла, парень весь подобрался, но не протянул руки, девушка гневно оборачивается к нему: "Ты чего?!" (белые волосы, огромные накрашенные

глаза).

И продолжается обсуждение галоши.

Седой говорит:

– Люблю "Первый" столб, здесь всегда много народу. Ходы забиты, а кому-то надо спешить; вот и лезет сбоку. Один пройдет, другие увидят - тоже за ним. Вот и пошли всякие задачки-фокусы. Их тут тьма, и хочется всюду пролезть, людей посмотреть, себя показать, сочетая приятное с полезным. Как-то собралось много ребят, и мы здесь лазали, лазали, за пять лет столько не налезаешь, и все друг перед другом. Вот тогда Санька и прошел здесь вниз головой.

– Он хорошо ходит?

– Нет, средненько, а взял и прошел. Мало кто до сих пор повторил его...

Я никак не мог уловить момент, когда его рассказ переходил в иллюстрацию действием. Это случалось мгновенно. И в этот раз, не успел я запротестовать, как уже вижу подошвы его галош, вытянутую шею, светловолосую голову, широко расставленные руки с растопыренными пальцами, и он уходит от меня вниз головой, по круто наклоненной плите, обрывающейся в пропасть. Вдруг из карманов у него посыпались монетки - мелочь, зазвенели, покатились по плите, бесшумно пропадая за краем. Часть монет застряла в щелях, и Седой со смехом, все так же вниз головой, стал подбираться к ним. Седой вылез наверх, но не успел я опомниться, как Художник пошел через "Гребень Бифа" (Беляев Иван Федорович, учитель, прошел его когда-то давно; очень опасный ход). Художник, не расставаясь с сигаретой, легко одолел первую часть хода, но, вылезая нам навстречу, вдруг остановился. Он водит руками по камню, выкинул сигарету, несколько раз приподнимает локти, расслабляя мышцы. Седой говорит, сидя рядом со мной: "Вот отсюда уже точно смерть, никаких ему случайностей". Художник виден нам по пояс. Он расслабляет руки, он глубоко дышит, он стоит в трех метрах от нас. Мы удобно сидим на камне. Седой перестал рассказывать и ждет. Художник нашел зацепки, толкнулся, перелез через камень, сел с нами рядом и спросил:

– А от чего руки трясутся: от страха или от напряжения?

Мы спускаемся с "Первого" столба ходом "Вопросик". Седой впереди, показывает мне ход. Вот здесь и есть вопросик, нужно спрыгнуть вниз на небольшой выступающий камень - устоишь или нет? Виден обрыв до самой земли, и маленькие фигурки людей, и тренировочная скала-малютка "Слоник". На "Слонике" много народу, ветер доносит снизу голоса.

Седой уже спрыгнул, освободил мне место. Он вытягивает руку в моем направлении, а потом ведет ее к камню, приглашая прыгнуть, совсем как дрессировщик в цирке. Он что-то мне говорит, но уши уже залепил страх. Вернуться?! И вдруг мутный толчок в голове, и неожиданно прыгаю, мгновение вижу себя в полете; встал на камень. Не успел отойти - прыгает Художник. Сверху вываливаются длинные ноги и летят на меня; шарахаюсь в сторону. Художник встал на камень четко. Седой ведет нас дальше.

Я описываю эти сцепы и думаю: не будут ли восприняты мои слова как призыв к лихачеству, к лазанью по скалам без веревки.

Думаю, что нет. И невозможно, чтобы подобный призыв вообще возымел действие. Последствия падения со скалы слишком очевидны, и любые слова, сказанные по этому поводу, ровным счетом ничего не меняют в оценке опасности, свойственной любому нормальному человеку.

Примеры опасны и заразительны там, где опасность не очевидна, например на лавинных заснеженных склонах. С виду эти склоны так миролюбивы, и в абсолютном неведении, под ярким солнцем, улыбающийся и счастливый идет по ним турист и сует голову в мешок смерти (мало утешения, что лавины называют "белой смертью").