Среди волков
Шрифт:
Ну чем не армия!
Брин. Где-то на краю подсознания я почувствовала еле заметное движение — даже не слово, а какое-то легкое напоминание о нем, — толкавшееся в доставшуюся мне нелегким трудом психическую защиту.
Точно. Их уши слышали меня. И мне полагалось начать говорить.
— Я, Бронвин, дочь Эли, прошу у стаи позволения поговорить с Чейзом Выжившим.
Поскольку фамильных связей у Чейза не было, этот титул казался вполне подходящим, и мне даже показалось, что я увидела частицу понимания во взгляде Каллума, нечто, что сказало мне, что он понял больше, чем я ожидала от
— Являясь альфой Стаи Стоун Ривер, от имени братьев моих говорю тебе, что я даю тебе разрешение на следующих условиях.
Я была готова услышать это и странным образом осознала, что благодарна Каллуму за то, что я — его и что он уже достаточно серьезно нарушил протокол, чтобы предупредить меня. Потом я подтвердила то, о чем он уже говорил раньше: о том, что я буду подчиняться сопровождающим меня на этих встречах, и о том, что сделаю достоянием всех свою связь со Стаей до завершения всех этих дел, и о том, как побегу с ними сегодня ночью.
А потом Каллум сообщил мне свое последнее требование:
— В обмен на эту услугу ты на следующие пять месяцев откажешься от любых встреч, в которых будет принимать участие Североамериканский сенат.
Это было… неожиданно. Все остальные требования Каллума имели отношение ко мне, делая меня еще в большей мере частью Стаи, а это отталкивало меня прочь от нее. Сенат на регулярной основе не созывался, и, если сказать честно, у меня не было никакого желания находиться там же, где были его члены. Узы, связывавшие меня с Каллумом, связывали меня и со Стаей, и от этого я пахла Стоун Ривер — и Каллумом — для других обров. Но я не была связана ни с одним другим альфой из Сената. Рядом с ними я не чувствовала себя в безопасности, и бюрократическая фальшь, окружавшая Сенат, совсем не помогала скрывать то количество тестостерона, которое заставляло каждого из вожаков Стай испытывать свое доминирование на других. Они ввосьмером заключили джентльменское соглашение не бросать вызов друг другу. Но мне бы совсем не хотелось очутиться в одной комнате с самцами, почти такими же сильными, как Каллум, но которые не были связаны, как он, обязательством охранять меня.
— Я соглашаюсь с этим условием, альфа, — сказала я.
Что это было на лице Каллума — облегчение? Мой желудок скрутило, когда на его лице вновь появилась непроницаемая маска, и я на одну секунду засомневалась: может быть, он знал что-то еще, чего не знала я?
Каллум прекрасно понимал, что мне не стоило давать сомневаться слишком долго. Его голос снова загрохотал вокруг меня, холодный и спокойный, наполненный сдержанной силой, и я успокоилась. Теперь я видела только Каллума и слышала только его слова.
— Условия обговорены. Соглашение достигнуто и скреплено печатью.
Каллум сделал шаг ко мне и вонзил ногти мне в лопатку — неглубоко, недостаточно сильно для того, чтобы пошла кровь. Потому что сейчас это движение было просто показным, и власть оно выражало скорее символически, чем буквально. В ответ я склонила голову и, вытянув руку, впилась ногтями в его тело, ставя свою печать на соглашение.
Брин!
Опять оно — толчок на самом краю души, и на этот раз я поняла, что напоминание это было не грубым ударом, приказывающим мне не расслабляться, а скорее легким толчком,
Тех оборонительных укреплений, которые я только что согласилась сдать.
Я закусила нижнюю губу и кивнула, потом закрыла глаза и бросила взгляд назад, на все, что я сделала за многие годы, чтобы закрыть себя от всех, защитить себя, стать самой собой. Рыдания застряли у меня в горле. Точно так же Каллум мог приказать мне снять с себя одежду и позволить всем этим самцам смотреть на стрип-шоу. Я буду унижена и уязвима. Голая во всех смыслах.
Брин! На этот раз эхо было успокаивающим, но гораздо более близким, скорее под кожей, чем на ней, и я вздрогнула и дернулась вперед.
Я собрала все, что в наивысшей степени было мной: тайны, которые я охраняла сильнее всего, мечты, которыми бы я ни с кем не поделилась. И сделала из них крохотный шарик и засунула его в самую глубину своей души, в то место, которое простиралось глубже слов, страхов или эмоций. Я запечатлела в памяти этот шарик — крошечную светящуюся сферу — и пообещала себе, что его никто не тронет до тех пор, пока я не вернусь за ним, и что я в конце концов останусь самой собой.
И если Каллум видел то, что я делаю, его глаза цвета янтаря даже не намекнули на то, что он знает об этом, и я снова услышала его голос у себя внутри.
Брин.
Подчиняясь его гипнотическому зову, я снова вошла в лабиринт своего сознания, углубившись так далеко, насколько могла вспомнить, туда, где я в последний раз стояла перед собранием обров, четырехлетняя, повинующаяся указу Каллума смотреть на него, и только на него, и он пометил меня как принадлежащую ему. Двадцатиоднолетняя Эли стояла тогда рядом со мной, и мне стало интересно: чувствовала ли она себя тогда так, как я чувствую себя сейчас? И позволила бы она надругаться над собой ради меня?
А потом я подняла глаза на Каллума, так же как тогда, и сказала ему, каждой своей частичкой, что я — его. Что я — член Стаи. И что в первый раз с тех пор, как я научилась защищаться от подавляющей воли Стаи, я на самом деле была и их тоже.
Обновленное сознание приходило ко мне отовсюду, подобно приливной волне, сбивавшей с ног и тащившей за собой в море. Первым моим инстинктом было бороться с ним, убежать, воздвигнуть внутренние стены своего сознания в десять раз крепче, чем они были раньше, но они тянули меня к себе, мои собратья по Стае. Меня притягивали их разум, мысли, чувства и эмоции. Единство их душ. Их волчность. И хотя в душе у меня не было еще одного существа, которое бы отвечало им, тело мое находилось в полном неведении относительно этого. Мне нужно было быть с ними. Ближе к ним. Быть среди них.
Мне нужно было быть Стаей.
На каком-то уровне я понимала, что это самое трудное, самое отвратительное — когда впускаешь их внутрь. У меня не было гарантии в том, что я когда-нибудь смогу освободиться от обров. Потому что я не могла гарантировать того, что мне когда-нибудь захочется это сделать. Жизнь, которой я жила, была не чем иным, как сенсорной депривацией*.
Снова рука Каллума оказалась на моей шее, и я схватила ее.
Безопасность. Тепло. Альфа. Так сказало мне мое чувство стаи.