Средина. Том 1
Шрифт:
Старик, войдя в шатер, сразу направился к Яробору Живко и опустившись пред ним на корточки пронзительно зыркнул ему в лицо. И только морг погодя юноша понял, что глядит на него старик одним правым глазом, ибо левого, как такового, у него не имелось. Начиная от переносицы широкой, выпученной полосой пролегал по его лицу густо-красный шрам. Он проходил прямо по верхнему, сомкнутому и точно вросшему в нижнее веку глаза, купно разрывал плоть щеки, и завершался, будто теряясь в меховом воротнике кафтана. Однако даже с таким внушающим отвращения уродством, лицо старика пыхало добротой и благодушностью.
— Ах, шиша така беспокойна, — низко-охрипше и вроде как исторгнутым изнутрей гласом протянул старик. — Зачема поднялася? Нада лежать…
— Где я? — вопросил, не скрывая своего изумления, юноша, и с неприкрытым любопытством обозрел и сам шатер, и изуродованного старика.
— Юрта… моя юрта. Живу туту я, внучка Айсулу и Волега-агы, — ответствовал старик, и в лучисто всколыхнувшемся пламени костра яро блеснула багряными пятнами, словно усеянными чревоточинами поверхность его левой щеки.
Полог загораживающий проход сызнова дрогнул и приоткрывшись впустил в юрту теперь уже сразу двух людей, того самого отрока, что спал подле старика при пробуждении Яробора Живко и средних лет мужчину. Высокорослый и дюжий в плечах человек, с мускулистыми руками, напоминающими булавы, где наврешием служили округлые кулаки, поразил юношу ясностью взгляда и мощью духа, вольностью которую он внес в шатер вместе со своим приходом. Прямоугольной формы его лицо имело четкие прямые линии, прямой грубо вырубленный подбородок, белокурые и долгие усы купно скрывали верхнюю губу и дотягивались своими кончиками почитай до груди. На лице этого человека, вспять стариковскому и мальца, белокожем, просматривались небольшие голубо-серые очи, свернутый набок костлявый, верно поломанный нос, с мясистым кончиком, также потянутым вправо, да полные, с тяжелой нижней, губы. Мужчина не больно-то разнился одежой со стариком, имея такие же бурые портки, рубаху. Однако сыромятный пояс, с серебряной лоптастой на вроде листа дуба застежкой, отличали в нем воина. Красными, высокими были сапоги на ногах, стянутые ремешками впереди, красной кирейка (верхний, долгополый, запашной кафтан со стоячим воротом), а на голове восседал долгий, рдяной колпак.
Он вдруг резко шагнул вперед, и, покрыв тем махом половину юрты, очутился обок старика и юноши. Мгновение спустя мужчина также стремительно присел, и срыву сорвав с себя колпак, показал оголенную кожу головы с трепещущим на макушке белокурым, долгим чубаром. Яробор Живко взволнованно всматриваясь в лицо мужчины, не сразу-то и осознал, что с ним не так. Только малость погодя приметив, что у человека нет ушей, а вместо них виднелась вкрапчивая, порыпанная, розоватая кожа огибающая слуховые проходы.
— О, Боги мои! — чуть слышно шепнул юноша, почувствовав дикий ужас, который окутал его изнутри, сдавил на миг сердце и прибольно вдарил по стенкам черепа… также чудно изнутри… Вроде как мозгу стало тесно внутри головы и он попросился на выход.
— Чего? Страшно? — меж тем по-доброму задел мальчика мужчина и небрежно провел правыми перстами потому, что являло ноне у него уши. — А ты не страшись малец я тебя не съем и ушей не лишу, — он на немного смолк, широко улыбнулся, растягивая уста и показывая рядья жемчужно-белых зубов. — Как тебя звать-то, а то лежишь тут… лежишь. Мы с Тамир-агы за тобой ухаживаем…Айсулу наша раскрасавица, тебя потчивает самым лучшим. — При этих словах мужчина на чуток оглянулся назад, взглянув в сторону застывшего отрока, — а кто таков ты и не сказываешь нам.
— Яробор Живко, — неуверенно произнес юноша и бросил робкий взгляд чрез плечо мужчины на отрока, который как, оказалось, являлся, той самой внучкой Айсулу.
И не мудрено, что Айсулу показалась Яробору Живко отроком, ибо худенькое, угловатое тельце девушки на первый взгляд не имело ничего общего с покатыми формами девиц лесиков, с объемными станами и большегрудыми. Чудилось Айсулу, также как и Яробор Живко, была какой-то ущербной в теле, впрочем, сие восполнялось ее миловидными чертами лица, очевидно, впитавшими в себя
Обряженная в голубоватые порты, короткую рубаху и приталенную до колена красную безрукавку, она точно совмещала в себе мужскую и женскую одежду, вероятно, будучи иных традиций… верований. Потому ноги Айсулу были обуты в схожие с мужскими красные сапоги.
— Яробор Живко, — повторил вслед за юношей мужчина. Он протянул в направление его груди свою широколадонную руку, купно покрытую вспученными жилами, и молвил, — приятно знаться. А, я, Волег Колояр, осударь Беловодского ханства.
— Осударь? — повторил чудное слово Яробор Живко вкладывая свою тонкую руку в ладонь мужчины, да шибутно пожал плечами так, что с них единым махом сползло одеяло, ибо смутно представлял себе о чем говорит Волег Колояр.
Нежданно гулко крякнув, вскочил на ноги старик Тамир-агы и недовольно взметнув руками, гневливо дыхнул в сторону Волега Колояра:
— Мене кагы уралы эне йт… йт. Кастады! кастады! Кашан бу соле бетиды?!
Он вдруг и вовсе мощно топнул ногой да резко развернувшись, побежал вон из юрты, кажется, покинув ее в доли минут, оставив после себя всего-навсе порывистое вздрагивание войлочного полога, и покачивание дверных створок.
— Мене хулисыт Тамир-агы! — торопливо кинул вдогонку старику осударь и зычно засмеялся, отчего закачались теперь и стены юрты, пронзительно скрипнул его деревянно-реечный каркас. — Ишь, как шустро убежал наш Тамир-агы, понеже его дюже раздражает мое величание.
— А, что значит твое величание? — любознательно вопросил Яробор Живко, ощущая, как нежданно мощной хваткой сжал его тонкую кисть, перста правой руки мужчина.
— Мое величание осударь, — гордо произнес Волег Колояр, таким проникновенным, торжественным голосом, точно за ним стояло несметное воинство, да качнув головой, встрепал свой чубарь. — Означает, что я есть верховный правитель, глава государства… последнего оплота старой веры Беловодского ханства.
— Правда, — чуть слышно отозвалась, наконец, стоявшая подле левой створки двери Айсулу и голос ее лирически проворковал, наполнив помещение теплотой. — Днесь теперь уже и нет того ханства, ибо подлые… низкие нурманны… и их псы латники. — Девушка прервалась, тягостно дернулось ее миловидное лицо, исказившись гневом, и дотоль блекло-водянистые очи ярко вспыхнули жгучими огнями. — Низкие мерзостные нурманны и их псы латники… мерзкие кровопийцы… предатели веры уничтожили наш мир… нашу веру!
Айсулу гулко взвизгнула, и, сжав свои тонкие ручки в кулачки, вскинув их вверх, непримиримо горестно потрясла ими. Она также энергично повертавшись, кинулась в войлочный полог, точно пробив себе в нем проход, трясущейся головой и выплескивающимися словами, мгновенно скрывшись за колыхающимися его полами, а до изумленно таращившегося на происходящее юноши долетела ее яростная речь, смешавшая два языка:
— Ненавижу! Жок кореми! жок кореми!
В юрте какое-то время правила тишина и Яробор ощущая наступившее отишье своей изболевшейся плотью, по коже каковой заструился сверху вниз холодными струями пот, нежданно осознал, что попал к людям, которые давеча перенесли страшную трагедию и ноне с трудом ее переживали. Волег Колояр неспешно выпустил из своей руки кисть мальчика, и, протянув перста к его лбу, жесткими, огрубелыми подушечками отер с кожи капли замершего пота, да прерывая молчание, мягко сказал: