СРЕДНЕВЕКОВАЯ ЕВРОПА. ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
Шрифт:
Ну да, Испания, серенады… Впрочем, если ты замечаешь, что на тебя сейчас выльют помои те соседи этажом выше, которые почему-то от твоих полуночных серенад никак не в восторге, то, чтобы избежать такой неприятности на узкой улице, действительно лучше прервать песнопения и заскочить в окошко побыстрее. Заодно и повод для оправдания перед Дамой за невежливый визит. Не даст же Дама так опозориться незадачливому Кавалеру.
Но мы все же можем предположить, что «знатоки», как обычно, ошибаются и мифические арабы здесь не при чем, поскольку трудности с выливанием нечистот испанцам были созданы указом короля Филиппа II (исп. Felipe II, 1527-1598). А этот монарх, как известно, любил две вещи — свою библиотеку и решетки. Королевская библиотека, или как называл ее тогдашний папа Римский — «собрание запрещенных наук», была предметом особой гордости монарха. Король Филипп, как и его предшественники, ревностно искореняли всяческую ересь (в переводе с церковного — грабил подданных). Но, конфискуя имущество еретиков, книги не сжигал, а собирал у себя
Кумиром короля был св. Лаврентий [5] — раннехристианский мученик, по христианской легенде сожженный римлянами на решетке-жаровне. Жестокий фанатик, царствование которого было золотым веком для инквизиции, Филипп II решил построить монастырь, который одновременно служил бы и королевским дворцом (король хотел жить в окружении монахов, а не придворных). Так возник Эскориал — огромное сооружение, построенное и разделенное в виде гигантской решетки. Как пишут историки, «в строгой геометрии плана отчетливо заметно „решетчатое“ начало — дань уважения страданиям св. Лаврентия на раскаленной решетке и одновременно репрезентация „идеальной“ структуры государства Филиппа II, защитника веры и союзника Церкви». Монастырь-дворец Эскориал был построен так, чтобы набожный католический король, один из самых жутких мучителей в истории человечества, имел возможность видеть главный алтарь церкви прямо со своего ложа. Королевские покои, примыкающие к восточному приделу церкви, как бы «выпирают» из основной части ансамбля, размер у них меньше, чем у основного прямоугольника, поэтому их называют «рукоятью» решетки Святого Лаврентия. Увековечив таким образом память «гриль-мученика», фанатично религиозный король решил, что этого недостаточно для памяти Святого, и дополнительно повелел закрыть решетками окна всего Мадрида.
5
Св. Лаврентий
Вот стандартное христианское описание мученика:
Мученик III века, архидиакон св. епископа римского Сикста II. Лаврентий заведовал всеми сокровищами церкви, её казной, был хранителем Святого Писания и богослужебных книг. Встретил свою смерть на третий день после мученической смерти самого папы. По традиции считается, что папа, будучи заточенным в темницу префектом Рима, просил решившего умереть вместе с ним Лаврентия последовать за ним лишь через три дня. Это время Лаврентий использовал на раздачу церковного имущества нищим. Когда римский префект потребовал выдать ему сокровища Церкви Лаврентий собрал вокруг себя огромную толпу нищих и больных. Указывая на них префекту, он сказал, что они и есть истинные сокровища Церкви, которые не умаляются, но только прибывают. За это он был брошен на гридирион (решетка для пытки огнем). Мучение и смерть он принял хладнокровно, а его слова, обращенные к префекту и палачам, стали крылатыми: «Вот, окаянные, вы уже испекли одну сторону тела моего, поворотите его на другую и ешьте испеченное»…«Я уже поджарился с одного бока, теперь переверни меня на другой!» (Лаврентий, Св.)
И после этого кто-то будет отрицать перманентное присутствие у ранних христиан мыслей о Священном Каннибализме? Интересно также узнать, что «истинные сокровища Церкви» — это «толпы нищих и больных». (Хотя в данном случае они уже и не нищие должны были бы быть, ведь св. казначей Лаврентий им церковный «общак» уже раздал. Ну да не будем придираться).
Мощи св. Архидиакона Лаврентия хранятся на Афоне в Русском монастыре св. великомученика и целителя Пантелеимона. . Ну и как повелось, еще в паре десятков мест. А вот угли, на которых поджаривался Лаврентий, расплодились в средние века в геометрической прогрессии, обогнав количеством даже пресловутое «молоко Богородицы». Еще Боккаччо в 1353 году прикалывался над такой «святыней», сравнивая эти угли с «пером ангела Гавриила»:
Дал он мне и от угольев, на которых изжарен был блаженный мученик св. Лаврентий. … я ношу перо ангела Гавриила в ларце, дабы оно не испортилось, а уголья, на которых изжарен был св. Лаврентий, в другом, но они так похожи друг на друга, что часто я один принимаю за другой … Сказав это, с пением похвалы св. Лаврентию, он открыл ларец и показал угли. После того как глупая толпа некоторое время рассматривала их с удивлением, все среди великой давки стали подходить к брату Чиполла, принося лучшее подаяние, чем обыкновенно, и каждый просил его коснуться его теми углями. (Джованни Боккаччо Декамерон, 10)
Впрочем, непрестанно размножающимися христианскими святынями никого уже не удивишь…
«Обрешетить» весь Мадрид король не успел, умерев в своем инвалидном кресле, а его наследники решетками не прониклись и даже отказались жить в королевских покоях Филиппа, не горя желанием всегда и непременно видеть перед собою главный алтарь и вечно помнить о поджаренном св. Лаврентии. Решетки в Мадриде ставить перестали (и куда только тотчас же подевались пресловутые культурные арабы?), а облегченно вздохнувшие
Выливание помоев стало для горожан делом таким традиционным, что попытка весьма уважаемого в Испании короля Карла III (в XVIII веке!) запретить это любимое народное развлечение привела даже к волнениям и демонстрациям:
Как часто бывает, законодательные нововведения и попытки изменить устоявшиеся обычаи (в том числе привычку выливать помои на улицу) вызвали волну недовольства, кульминацией которой стала серия демонстраций протеста в Мадриде и ряде других провинций. (Проект Эспаньола)
Тем не менее только этому королю удалось отменить целый ряд привилегий, которыми пользовались духовенство и высший свет, существенно ограничить влияние церкви и даже изгнать из страны иезуитов, построить дороги, замостить и осветить фонарями улицы городов, издать законы против нищенства и бродяжничества, начать проводить водопроводы и т. д. Шел самый конец XVIII века…
Еще немного Парижа
Разумеется, в Париже стояла самая большая вонь, ибо Париж был самым большим городом Франции…
Патрик Зюскинд «Парфюмер»
Также, несмотря на столь полно данное описание Парижа, у некоторых возникли сомнения в адекватности описания. Например теми, кто все же в какой-то степени усомнился в описанной глобальной парижской грязи, было замечено, что я ничего не написал об уборках улиц: «ведь не может такого быть, чтобы в Париже совсем не было дворников!»
Отвечаю — да были, конечно. И даже глобальные чистки города устраивались, и медали по этим поводам чеканились. Оба раза:-) Хотя Вебер утверждает, что профессия мусорщика появилась только в XVIII веке, уборки проводились и до того. Вот что по поводу стандартных уборок улиц пишет французский историк Эмиль Мань:
«Перед зданиями появляются лакеи и горничные. Вооружившись метлами, они сбрасывают в канавы-ручьи (протекающие где с двух сторон, где только посередине улицы) скопившиеся на тротуарах-берегах отбросы и объедки, облив их перед тем несколькими ведрами воды. Вдали звонит колокольчик. А вот и мусорщики с их тачками. В качестве кортежа при них выступают „подбиральщки“ — черные, как дьяволы: при помощи лопат и метел они „снимают пенки“, то есть собирают с поверхности накопившейся грязи все, что могут. После их ухода обнажается нижний, неискоренимый слой. И зловоние усиливается, потому что грязь разворошили. Тем не менее туалет улиц считается законченным». (Эмиль Мань Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII)
Так что бороться с грязью — что с дворниками, что без — было бесполезно. А куда же вывозили дворники то дерьмо, которое им все же худо-бедно удалось собрать? На это нам ответит Юджин Вебер: «С 1781 года Монфокон, расположенный на северо-востоке Парижа был единственной городской свалкой. Прежде там стояли виселицы, и трупы преступников разлагались вместе с дохлым зверьем среди вздымавшихся все выше гор мусора. С навозной вонью мешалась вонь гниющих туш, которые привозили со скотобоен». Просуществовала она долго:
«К 1840 году здесь образовался громадный пятиметровый пласт из жирных белых червей, питавшихся неиссякающими потоками крови. Червей продавали рыбакам, а процесс естественного гниения превратил Монфокон в огромный смердящий пруд. Большая часть этого месива просачивалась в землю, оттуда — в колодцы северной части Парижа, ветер же разносил зловоние по всему городу». (Eugene Veber, «From Ordure to Order» The New Republic, July 1, 1991)
Вот описание парижанки Frederique Krupa, автора исследований по очистке города:
«Начиная с древних времен, основное правило для относительно парижского мусора было одно — „tout-a-la-rue“ (все на улицу), включая домашние отбросы, мочу, фекалии и даже выкидыши. То, что покрупнее, часто бросались на „ничейную землю“ за городские стены или в Сену. … Съедобное дерьмо потреблялось свиньями и дикими собаками, а остальное — микроорганизмами. Запах гниения был ужасен, но не только из него складывались парижские ароматы». (Paris: Urban Sanitation before the 20th century by Frederique Krupa http://www.translucency.com/frede/parisproject/)
Все это «средневековье» закончилось не так давно. Очередной указ о запрете выливания помоев из окон вышел в 1780 году, но судебные архивы еще 1840-х годов содержат немало дел о привлечении к ответственности домовладельцев и слуг за опорожнение ночных горшков из окон верхних этажей. В тянувшиеся вдоль улиц сточные канавы кроме испражнений и мусора также выбрасывали и трупы недоношенных младенцев. Еще в конце XIX века префекты издавали циркуляр за циркуляром, предписывавшие обязательное захоронение мертвого плода.