Средневековые процессы о ведьмах

Канторович Яков Абрамович

Дальнейшими видоизменениями инквизиционного процесса у подсудимого отнималось право апелляции. Инквизитору запрещалось обнаружить милость и снисхождение. Никакое раскаяние не должно было изменять приговора, даже если судьи убеждались в искренности обвиняемого. Суд тогда ему объяснял, что судебно ему не верят. Осужденные наказываются смертью на костре. Кроме того невинная семья осужденного лишалась всего имущества, которое конфисковывалось и поступало в пользу доносчиков, членов суда и инквизиторов. В одной булле Иннокентия VIII говорится, что сыновьям еретика должна быть оставлена только одна жизнь и то как милость.

Тогдашняя судебная процедура имела в своем арсенале для достижения признания еще другое средство, именно обман и ложь. При допросе

обвиняемого допускалось употреблять всевозможные обманные уверения, ложные обещания, хитрости, фальшь. Hexenhammer советует, например, обещать обвиняемому, что если он сознается, то его не приговорят к смерти; когда же потом дело доходило до приговора, то судья, давший это обещание, мог предоставить другому судье подписать смертный приговор; или судья должен, чтобы привести обвиняемого к признанию, обещать ему «милость», но при этом думать — милость для меня или для государства; или он должен обещать обвиняемому помочь ему долго жить и при этом думать о вечной жизни на том свете. Судья также может пользоваться исповедью обвиняемого и для этого прибегать к услугам духовника и через него, именем Бога, вызывать у обвиняемого раскаяние в грехах и это раскаяние считать признанием. Или же судья должен подсылать к обвиняемому в тюрьму ловких людей, которые бы вкрадчивыми речами или другими искусными приемами вовлекли его в откровенность и вырывали у него какое-либо неосторожное слово, служившее затем доказательством виновности его. Все это считалось не только дозволительным, но и обязательным для судьи, потому что уличить ведьму и искоренить колдовство — дело, угодное Богу, и по инквизиторскому принципу, цель оправдывает средства.

Существование ведьм предполагалось повсюду — в каждом доме, в каждой семье. Требовалось только их распознать, выследить, уличить и арестовать. Странствующий инквизитор, или «комиссар ведьм», переходил с одного места в другое и везде старался собирать сведения о ведьмах — на основании допросов окольных людей, доносов, слухов Кроме того, он вывешивал объявление на дверях церкви или ратуши, в котором каждый обязывался, под страхом отлучения от церкви или уголовного наказания, в течении 12 дней доносить на всех, кто чем-либо вызывал подозрение в прикосновенности к колдовству, — если о ком-либо. ходил дурной слух, или было что-либо подозрительное в поведении, или существовал какой-либо признак, повод предполагать, что данное лицо состоит в сношениях с нечистыми силами. Доносчику обещалось благословение неба и денежное вознаграждение и гарантировалось, что имя его будет держаться в секрете. В некоторых местах в церквях имелись особые ящики, с отверстиями посредине, куда можно было бросать анонимные доносы. В случаях, когда до суда доходили сведения об усиливающемся распространении колдовства в какой-нибудь местности, судьи назначали специальные комиссии, которые отправлялись в зараженную местность для непосредственного собирания сведений путем повального допроса всех жителей и с целью быстрого и энергичного приостановления заразы.

Улики, на основании которых велось преследование, были большею частью вроде следующих: один уверял, что на подсудимую давно уже смотрят в деревне подозрительно; другой показывал, что прошедшим летом разразилась гроза как раз в то время, когда подсудимая возвращалась с поля; третий, присутствуя на свадьбе, почувствовал внезапно боли в животе, а впоследствии оказалось, что подсудимая в это время проходила мимо; у четвертого после ссоры с нею заболела скотина, и невежа-врач объяснил эту болезнь «ночной порчей», следствием колдовства.

Чаще всего обвинение основывалось на факте вреда, будто бы причиненного подсудимой свидетелю лично или его имуществу. Причинную связь находили в таких случаях удивительно легко. Если у крестьянина заболевало дитя или скот, если урожай пострадал от града, и ведьма под пыткой сознавалась, что она с помощью дьявола нанесла порчу дитяти, скоту или производила град, то все было ясно. Причинная связь между фактом порчи и сознанием ведьмы не подлежала

никакому сомнению, и участь ведьмы была решена. Достаточно было подозрения, что обвиняемая только пожелала кому-нибудь неприятностей, и если затем с ним действительно что-либо неприятное случалось, то было ясно, что виновата ведьма. Если подсудимая прикасалась к человеку, который впоследствии заболевал, то доказательство ее виновности было налицо.

В одном процессе в вюртембергском городке Mockmuhl в 1656 г. подсудимая была подвергнута пытке, созналась в возведенных на нее обвинениях и была казнена. Главными фактами, на которых основывалось обвинение, были Следующие: один крестьянин, укравший у подсудимой мешок и употребивший его для заплаты своих брюк, получил боль в колене; далее другому крестьянину подсудимая дала поесть пирога, после чего ему стало дурно; у третьего наконец после ее угроз заболел бык.

В одном австрийском городе сожгли двух женщин за то, «что они летом много бродили по лесам, ища коренья».

В одном процессе 1665 г. свидетельница показала, что подсудимая обтерла себе рот после причастия при обходе вокруг алтаря. На основании одного этого показания подсудимую обвинили в намерении превратить вынутый изо рта кусочек просфоры в колдовские средства и присудили к смертной казни.

Народное воображение было отравлено этими обвинениями, и вся сила его была направлена исключительно к отыскиванию следов дьявольской порчи. Всякий несчастный случай, где бы он ни происходил, приписывался влиянию дьявола и указывал на существование ведьмы — виновницы его. Опасность быть обвиненной в колдовстве угрожала в одинаковой мере невиннейшему человеку и величайшему злодею, так как подозрение могло пасть на каждого. Случалось ли где-нибудь несчастье, наступала ли засуха, уничтожала ли гроза урожай, появлялась ли эпидемия, заболевал ли кто-нибудь без видимой причины — во всех этих случаях в народе существовало твердое убеждение, что это дело появившейся в данной местности ведьмы, и каждый старался выведать, в чьем лице скрывается эта ведьма или колдун.

Если кто-нибудь стоял один в поле во время грозы, как раз на том месте, где она прежде всего разразилась, то его уже сильно подозревали — потому что для чего ему было там стоять, если он не хотел вызывать грозы? Если женщина хвалила или ласкала скотину, заболевшую впоследствии, или если она внезапно заговорила с человеком, или исподлобья на него посмотрела и он заболевал, то виновницей этих заболеваний была несомненно эта женщина. Дурные слухи об этой женщине создавались очень скоро: кто-нибудь выражал подозрение под секретом своему соседу, тот передавал дальше, и вскоре о заподозренной женщине утверждалась общая молва, что она ведьма, и она уже была готовая жертва для инквизитора.

Раз существовало подозрение, все считалось знаком виновности. Если подозреваемый любовью к порядку, прилежанием и бережливостью сбил себе кое-какой достаток, то это значило, что дьявол бросает ему целыми мерками червонцы через трубу; если же подозреваемый был известен как легкомысленный человек и мот, то, конечно, от человека, который водится с дьяволом, лучшего и ожидать нельзя. Если он часто ходил в церковь, говорил с отвращением о ведьмах и волшебниках, то это значило, что он лицемерием хочет отвлечь от себя подозрение; если же он когда-нибудь осмелился выразить сомнение в существовании ведьм, то это, конечно, служило безусловным доказательством его связи с дьяволом.

Ничтожнейшее обстоятельство могло навлечь подозрение. Если кто-нибудь поздно вставал по утрам, то из этого заключали, что его утомляли ночные оргии ведьм. Если у кого-нибудь на теле оказывались язвы или какие-нибудь следы, происхождение которых было неизвестно, то их приписывали дьяволу, с которым подозреваемое лицо в сношениях.

Если подсудимая была испугана при ее задержании, то это служило явным признаком ее вины; если же, напротив, она сохраняла присутствие духа, то вина ее была еще более налицо, потому что кто, кроме дьявола, мог ей дать это присутствие духа.