Срочная командировка
Шрифт:
— Может, завтра?
— Сегодня.
— Ладно, что-нибудь придумаю…
— Уже лучше, — одобрил посыльный. — Сообщу Старшему: просьба его принята во внимание…
Олег как-то интуитивно понял, что записку Лида получила не простую. Тем более что она уж очень внимательно посматривала в его сторону, будто хотела о чем-то спросить.
— У меня сегодня свободный вечер, — сказал он Лиде, когда та подошла к его столику.
— Ну и что? — Официантка охотно вступила в разговор.
— Давайте проведем его вместе, — предложил Олег и неожиданно даже для себя добавил: — В парке. Я там
Вначале Лида отказалась наотрез и, кажется, испугалась.
— Я вас приглашаю в городской парк, просто погулять, — сделав ударение на местоимении «я», сказал Мостовой.
Пришла она точно в назначенное время. Очевидно, желая поразить заезжего журналиста, надела яркое, с огромными розами шелковое платье, в ушах у нее были массивные клипсы с длинными подвесками. Цыганские темные глаза ее искрились.
Парк был густой и старый. Только в центре его неугомонные коммунальные руководители понаставили киоски, лотки, гипсовые статуи: печальная в своем каменном уродстве девушка обнимает уродца лебедя. А окраины парка остались нетронутыми: там было тихо, остро пахла свежестью листва, яркими пятнами угадывались в темноте розы.
Олег заказал в парковом павильоне шашлыки, запили их густым, тягучим вином.
А потом ходили по аллеям и разговаривали. Собственно, говорила в основном Лида.
— Думаете, я из-за чаевых стала официанткой? И совсем не потому. От официантки знаете сколько много зависит? Придет, например, семья — муж, жена, дите — отдохнуть, поужинать, а ты им: «Граждане, с ребенком не положено». Вот и испорчено настроение на весь вечер. А им и невдомек, что это я сама придумала, будто в восемь вечера с детьми уже нельзя.
— Зачем же так?
— Пусть получают что заслужили. Вот пишут в газетах про хороших, добрых людей. А где они? Иной придет — бумажник карман оттопыривает — и думает, что все ему можно.
— Разные бывают люди, и добрые, и злые. Но честных, порядочных людей гораздо больше.
— Ой ли? Не потому ли вас принесло за тридевять земель искать, кто убил Умарову?
— Знаешь?
— Про это уже многие говорят. Город у нас небольшой, сразу все становится известным.
Они неторопливо шли по аллеям. Лида тихо, заметно волнуясь, сказала:
— Вы ведь сразу заметили, что побывала в колонии…
— Я человек опытный.
— Не только поэтому. На таких, как я, тюрьмы да колонии свою печать накладывают. Бывают такие дурочки зеленые, что хорохорятся: подумаешь, «пятерку» дадут, полсрока отбуду и выйду, зато сейчас погуляю. И не понимают, что это на всю жизнь остается с человеком, даже если и судимость с него спишут…
— Растрата?
— В общем, да. Если скажу, что ни за что сидела, — не поверите.
— Не поверю.
— Конечно, есть вот такие, как вы, — чистенькие да аккуратные. Все вам ясно и понятно: не воруй, работай честно, повышай свой идейный уровень. Можешь в драмкружок записаться или в хоре петь… А если притопает девочка из техникума — и сразу в лапы к опытному жулику? Ворюга такой — еще к копейке не притронулась, а уже на тебе тысяча рублей висит…
— Где он сейчас?
— Сухим из воды выполз, а мне — «пятерку» сбоку, и ваших нет.
— Здорово это у тебя получается!
— Что? — не поняла
— Жаргонными словечками так и сыплешь.
— Это я для смелости, — невесело улыбнулась девушка. — Иногда начнет подкатываться к тебе какой-нибудь типчик, а ты его как шуганешь словечком — отскакивает.
— Так что все-таки с твоим жуликом произошло?
— А ровно ничего. До сих пор ворует. В том «Гастрономе», что рядом с прокуратурой.
Олег вспомнил директора, так доброжелательно выделившего из своих «личных» запасов сигареты.
— Может, ты и продавщицу из бакалейного отдела знаешь? — спросил Олег, вспомнив молоденькую девушку, которая с испугом разглядывала его.
— Танька рыжая… Так мы ее зовем. Танечка Сорокина — очередная жертва. Один для нее выход — или, как я, годика на три в тюрьму, или воровать для директора. Уже прибегала, жаловалась, что растрата, а откуда, не поймет. Попалась, пташечка…
— И ты спокойно говоришь об этом? Почему не кричишь так, чтобы услышали, свели концы с концами? Или не веришь, что сила на стороне правды?
В голосе Олега ясно послышались злые, раздраженные нотки. Он, не замечая этого, ускорил шаг, пошел быстро и решительно. Теперь Лида почти бежала за ним. Она не обиделась на резкий тон, наоборот, доверчиво тронула за плечо.
— Погоди. Хороший ты парень, журналист. Потому и советую — уезжай. Не знаешь, с кем связался.
— Откуда взяла, что хороший? — все еще не остыв, спросил насмешливо Олег.
— Вижу. Ты ведь уже какой день в мое кафе ходишь. Срок вполне достаточный.
— А теперь давай начистоту. Чувствую, ты кое-что знаешь из того, что меня интересует. Почему молчишь?
— Потому, что хочу жить спокойно. Теперь я ученая — на голенький крючок не поймают.
— Ох, Лида, Лида! Косо как-то тебя обучили. Односторонне.
Олег замолчал надолго. Почему-то вспомнилась фотография Розы Умаровой — веселая, смешливая девочка-десятиклассница. Ей бы жить и жить. И тут же, наплывом, затеснились в памяти другие фотографии, из следственного дела: ров, искаженное от боли лицо.
Олег начал говорить о них, этих фотографиях, и уже не мог остановиться — они стояли перед глазами.
Он не думал о том, слушает его или нет Лида, ему это надо было рассказать: может быть, стало бы легче.
Лида слушала.
— Кем могла бы стать эта девочка? Учительницей, врачом, ткачихой, поэтессой? Может быть, просто хорошим человеком? Я читал ее школьное сочинение. Задали им такую тему: «Кем быть или каким быть?» Роза писала о том что самое главное в жизни — это быть честным, порядочным человеком. Сочинение восторженное и наивное, все в восклицательных знаках. Знаете, что в нем было главное? За каждой строчкой угадывалось ожидание счастья…