Срочно нужен гробовщик (Сборник)
Шрифт:
— Хм! Это не поможет. Тот, кто интересуется людьми и мотивами их поступков, не станет писать исторические книги. Такой человек пишет романы или лечит психоанализом. Он может быть, например, судьей.
— Или аферистом.
— Может быть, аферистом. Или предсказателем судьбы. Но не историком. Ведь история — это игра в оловянных солдатиков.
— Ну-ну, Брент. Не слишком ли ты сердит? Как каждая наука, история требует глубоких знаний, обширной эрудиции…
— Не все ли равно? По-моему, история — это передвижение пешек по плоскости. Только два измерения — как в математике.
— Ну раз она вроде
— Так ведь мужество Ричарда признавали даже его враги, — напомнил Каррадайн. — Начало традиции положила баллада о Ричарде, сочиненная кем-то ив тюдоровского стана.
— Да-да. Автор — один из дворян Станли. «К королю обращается рыцарь…» Где-то здесь. — Грант перевернул несколько страниц, пока не нашел балладу. — Вот она: «Славный сэр Уильям Харрингтон». Названа именем того самого рыцаря, который говорит с королем Ричардом.
Их удар сокрушает любого, Так огромна Станлеева сила.— Слышишь, как нахваливает изменников!
Уходи, но вернись сюда снова, Чтоб победа тебя озарила. Торопись, уходи, уводи свою рать, Ждет тебя здесь печальный конец. Ты в другой раз приди, королем чтобы стать И надеть королевский венец. «Прочь с дороги, подайте мне меч, Пусть в бою ждет конец меня близкий. Волей Господа нынче готов умереть, Но умру я в короне английской. В этой битве судьбе вызов брошен, До конца доведу свою роль»,— Молвил Ричард, но роком злым скошен, Он погиб, как английский король.— «Но умру я в короне английской», — задумчиво повторил Каррадайн. — После битвы корону нашли в кустах боярышника.
— Да. Она стала военным трофеем.
— Я воображал ее этаким высоченным сооружением из плиса и драгоценных камней. Наподобие тех, в которых коронуются нынешние короли. А на самом деле это был просто золотой обруч.
— Да. Корона надевалась на шлем.
— Господи, — внезапно расчувствовавшись, вздохнул Карра-дайн, — будь я Генрихом, я бы в жизни ее не надел! Самый вид ее мне был бы ненавистен.
Он умолк, а спустя некоторое время спросил:
— Знаете, как город Йорк отозвался о битве при Босворте?
— Нет.
— Вот что написали соотечественники Ричарда: «К великой печали города, сегодня был злодейски убит добрый государь наш Ричард».
В тишине гомон воробьев казался особенно громким.
— Не скажешь, что это эпитафия ненавистному узурпатору, — наконец
— Правда, здорово? «К великой печали города…» — медленно повторил Брент, как бы размышляя над смыслом слов. Смерть Ричарда ужаснула его сограждан, и они черным по белому написали об этом в городских книгах, не заботясь о том, как это понравится Тюдорам и что им за это будет. Написали о своей скорби и о том, что это было злодейское убийство.
— Вероятно, стало известно о надругательстве над телом Ричарда — думаю, город был неприятно поражен.
— Естественно. Кому понравится, что человека, которого почитал весь город, отправили в Лестер, сорвав с него, с мертвого, одежду и перекинув через круп лошади, как мешок с овсом.
— Такое и про врага неприятно услышать. Но деликатностью ни Генрих, ни Мортон не отличались.
— Ха, Мортон! — брезгливо поморщился Брент. — Не думаю, чтобы его смерть опечалила сограждан. Знаете, что о нем написал хронист? В лондонской городской хронике. «Несравненный Мортон был, однако, всеми презираем и ненавидим».
Грант бросил взгляд на портрет, который помог ему скоротать долгие больничные дни.
— Несмотря на все свои успехи и кардинальскую митру, Мортон проиграл-таки Ричарду в жизненной битве. Победа осталась за королем, утратившим при Босворте жизнь и доброе имя. Ибо при жизни его любили.
— Что ж, неплохая эпитафия, — важно сказал юноша.
— Неплохая! — воскликнул Грант и, закрыв учебник, протянул его хозяину. — Чудесная. О такой можно только мечтать. Попробуй-ка заслужи любовь сограждан.
После ухода Каррадайна Грант начал собираться домой. Непрочитанные модные романы отправятся в больничную библиотеку: может, они придутся по душе другим больным. А книгу про горы он возьмет с собой. Не забыть бы вернуть Амазонке ее учебники. Грант положил их на видное место, чтобы возвратить за ужином. Но сначала перечитал — впервые с тех пор, как занялся поиском истины о Ричарде — рассказ о его злодеяниях. Да, гнусная история, все в черно-белых тонах, без всяких там «по-видимому» или «вероятно». Ни сомнения, ни колебания автору, судя по всему, не знакомы.
Грант готов был закрыть учебник, но скользнул взглядом по странице с описанием царствования Генриха VII и, заинтересовавшись, прочел: «Последовательно и неуклонно Тюдоры претворяли в жизнь намеченный план, стремясь избавиться от всех претендентов на трон, и в первую очередь от престолонаследников из дома Йорков, оставшихся в живых к началу правления Генриха VII. Они преуспели в этом, хотя только сыну удалось завершить начатое отцом дело».
Ничего себе! Как безмятежно относится автор к массовому убийству! Истребили весь род Йорков, а ему хоть бы что!
Приписав Ричарду убийство племянников, историки предают анафеме его имя. А Генрих VII, планомерно уничтоживший целый род, в их глазах — мудрый и дальновидный монарх! Он для них — творец, созидатель, может быть не слишком любимый, зато добивавшийся успеха в своих начинаниях.
Ну что тут скажешь! Гранту никогда не постичь эту науку — историю!
Ценностные мерила историков в корне отличаются от общепринятых, инспектору никогда не найти с историками общего языка. Другое дело Скотланд-Ярд: там убийца — это убийца, и за что судят Фокса, за то же судят Нокса.