Срочно требуется муж!
Шрифт:
В тот роковой день, уйдя от Ольги, Петечка вместе со своим элегантным портпледом, заполненным не менее элегантной обувью, отправился прямиком к Элеоноре. Сначала-то он собирался заехать домой, то есть к Тиребекову, но Провидение толкнуло его под руку, сдержанно напомнив, что менталитет Тиребекова — это менталитет человека, весьма высоко ставящего семейные ценности.
Другими словами, если он сейчас заявится к Сарухану с вещами, то получит целую порцию охов и вздохов, темпераментных и громогласных возгласов, упреков и высказываний на тему достоинств «Оли-джан», к которой Тиребеков относился
Обитала Элеонора на Рублевке, в небезызвестном поселке Жуковка, где ей принадлежал небольшой, но вполне традиционный для тех мест особнячок красного кирпича в три этажа плюс подземный гараж, а также десять соток чахлого, но ровного газона, на котором новомодный ландшафтный дизайнер, сосватанный Веней Рубашкиным, выложил затейливые композиции из речных камней, а также — из-за острой нехватки оных под рукой — из глыб старого цемента с остатками старой кирпичной кладки. По мысли художника, все это безобразие называлось «Сад Великих Раздумий» и должно было способствовать духовному совершенствованию того, кто в этот сад попадал.
Петечка побывал там один раз, после чего долго испытывал какую-то неосознанную депрессию, потому что тоскливые и неприютные бетонные глыбы посреди хилой травы наводили на мысли исключительно о Чернобыле либо об «эхе прошедшей войны».
Впрочем, на тот момент Петечка об этом не думал и стремился только вперёд, лелея в душе обиду на равнодушную и бессердечную Ольгу Ланскую и мечтая обрести в красном особняке тихую гавань, где его поймут и примут таким, какой он есть.
Первое и самое неприятное открытие заключалось в том, что до Рублевки, несмотря на кажущуюся ее крутизну, а может быть, именно поэтому, невозможно было добраться без проблем, если у вас нет собственного транспорта. До Жуковки ходили всего два маршрутных такси, оба с интервалом в сорок минут.
Одно из них брало тридцать рублей, а потом ехало дальше в недра Московской области, и потому в него загружались почти исключительно аборигены таких замечательных мест, как Теряево, Лотошино, Сеструхино, Фыфряново и Колюбакино, второе же такси настаивало на своей исключительности, переходящей в эксклюзивность, везло только до Жуковки, зато стоило сто пятьдесят рублей.
Для начала Петечка проехался — вместе с портпледом — до станции метро Молодежная, где и попытался найти означенные маршрутки.
Первая из них показалась ему неприглядной и чужеродной — очередь к ней содержала теток с живыми гусями в авоськах, старушек с хозяйственными сумками на колесах и подвыпивших мужчин неопределенного возраста.
Вторая, как выяснил наконец изрядно вымотавшийся Петечка, таилась в кустах, тайно мечтая о том, чтобы садились в нее исключительно длинноногие красотки в невесомых дубленочках и юбках чуть ниже пупка, да небожители типа Ксении Собчак… Ну может же у нее сломаться машина? Или запить шофер? Или ей самой захочется прокатиться на маршрутке… Короче, мало ли!
Пыхтя и потея, Петечка запихнул портплед на заднее сиденье эксклюзивной маршрутки и обессилено упал рядом. Чернобровый
Вот те раз! Оказалось, что в эксклюзиве ездят те же тетки с гусями, бабки с каталками и малотрезвые мужики без возраста. На Петечкин портплед шлепнулась необъятная дама в мохеровом демисезонном пальто малинового цвета, и белобрысые кудряшки на ее голове почему-то неприятно напомнили Петечке об Элеоноре…
Потом была долгая дорога, во время которой водитель курил, приемник орал «О-па, о-па, кюрюльтю да опа!», мальчика на переднем сиденье тошнило, девочка на заднем сиденье над ним смеялась, гусь иногда тревожно гоготал, женщина в мохере все сильнее пахла селедкой и духами «Сиреневый Туман», двое мужиков подозрительной внешности распивали из горла водку с умилительным названием «Забава», и все это вместе тряслось, тормозило, стояло в пробках, ругало правительство, потело и мечтало о советской власти, когда маршруток не было, зато электрички так и шастали, а в Москву ездить было незачем, потому как в Фыфряново на базаре было все, чего душе угодно…
На исходе второго часа тошнило уже Петечку, а другой мальчик, которого морская болезнь миновала, обстоятельно и серьезно допытывался у него о ее симптомах. Женщина в мохере оказалась черствой, хоть и сидела на Петечкином портпледе, но сочувствия не проявила и даже громко и обидно назвала его, Петечку, нытиком и слабаком, зато мужики попытались помочь и буквально оторвали от сердца последний глоток «Забавы» — теплый и уютно пахнувший ацетоном…
Вскоре, в полубессознательном состоянии, Петечка выпал из маршрутки прямо перед полосатой доской на шарнирах, которая отделяла мир достатка и гламура от неприятных сограждан, тяготеющих к птицеводству и алкоголизму.
Неприятность номер два заключалась в том, что Элеонора, будучи в далеком прошлом уроженкой города Иваново, не доверяла новомодным системам безопасности и потому держала на участке сторожевую собаку, о наличии которой Петечка знал, но из-за стресса подзабыл. Поэтому, уже войдя на территорию, подтянув к себе портплед и прикрыв калитку, Петечка внезапно обнаружил, что метрах в трех от него стоит и очень внимательно глядит прямо ему в глаза существо полутора метров в холке, с обрубленными ушами, коротким хвостом, мощной шеей и ОЧЕНЬ недобрым взглядом. Откуда-то всплыло в памяти красивое слово «алабай», потом что-то о задушенных волках, а еще через секунду Петечка уже сидел на заборе верхом.
Алабай по кличке Джойстик не лаял, как и положено этой породе. Он просто лег под забором, на всякий случай — прямо на многострадальный портплед. Петечкино же положение осложнялось тем, что забор был очень узким и неудобным, всего в одну доску.
Элеонора, приехавшая наконец с совещания, особой радости не проявила. Посмотрела на Петечку мрачно, покачала головой, отправила Джойстика в будку и велела располагаться, как дома. Петечке была отведена светелка на третьем этаже, к которой вела красивая, но абсолютно нефункциональная винтовая лестница.