СССР - цивилизация будущего. Инновации Сталина

Кара-Мурза Сергей Георгиевич

Социологи обнаружили, что советские люди были в целом удовлетворены своим достатком и оплатой труда. Распределение мнений было таким: «Среднестатистический работник, попавший в выборку, на момент опроса получал 165 руб. на руки… Отличными назвали свои заработки всего 4 % опрошенных работников, которые получают в среднем в месяц 217,5 руб…. 30 % работников оценили размеры вознаграждения за свой труд как „хорошие“. Заработок в этой группе составил 191 руб… Удовлетворительную оценку [заработку] выставила самая многочисленная группа — 46 % опрошенных (159,5 руб.)… Плохими назвали размеры своих заработков 15 % опрошенных, которые получают в среднем 129,8 руб. в месяц» [116, с. 56].

Конечно, большинство при этом считает, что следовало бы им зарплату прибавить. Но что замечательно —

чем выше уровень зарплаты в категории работников, тем меньшую надбавку для себя они считают справедливой! Социологи пишут: «Внедрение в жизнь результатов такой „самоаттестации“ привело бы к сокращению разрыва в уровне оплаты труда». Это — неосознанная уравнительная установка.

Во время перестройки граждане СССР стали объектом программы по слому старой и внедрению новой системы потребностей. Уже первые, еще неотрефлексиро- ванные сдвиги в мировоззрении элиты к западному либерализму породили враждебное отношение к непритязательности потребностей советского человека. Эта непритязательность была иммунитетом против соблазнов капитализма. Маркс же писал о буржуазной революции: «Радикальная революция может быть только революцией радикальных потребностей» [76].

В любом обществе круг потребностей расширяется и усложняется. Это всегда создает противоречия, конфликты, разрешение которых требует развития и хозяйства, и культуры. Ритм этого процесса в здоровом обществе задается ритмом развития всей этой системы. Но, как писал Маркс, «потребности производятся точно так же, как и продукты». И потребности стали производить в СССР по образцу западного общества потребления. Это привело к сильнейшему стрессу и расщеплению массового сознания. Люди не могут сосредоточиться на простом вопросе — чего они хотят? Их запросы включают в себя взаимоисключающие вещи.

Это — не какая-то особенная проблема России, хотя нигде она не создавалась с помощью такой мощной технологии. Начиная с середины XX века потребности стали интенсивно экспортироваться Западом в незападные страны через механизмы культуры. Разные страны по- разному закрывались от этого экспорта, сохраняя баланс между структурой потребностей и реально доступными ресурсами. При ослаблении этих защит происходит, по выражению Маркса, «ускользание национальной почвы» из-под производства потребностей, и они начинают полностью формироваться в центрах мирового капитализма. По замечанию Маркса, такие общества, утратившие свой культурный железный занавес, можно «сравнить с идолопоклонником, чахнущим от болезней христианства» — западных источников дохода нет, западного образа жизни создать невозможно, а потребности западные.

Процесс внедрения «невозможных» потребностей протекал в СССР начиная с 60-х годов, когда ослабевала защита против внешнего идеологического воздействия. Эта защита была обрушена в годы перестройки под ударами всей государственной идеологической машины. Прежде всего культ личного потребления был воспринят элитой, в том числе интеллигенцией (подавляющее большинство «новых русских» имеют высшее образование). Это уже само по себе говорит о поражении сознания.

При этом новая система потребностей, которая вслед за элитой была освоена населением, была воспринята не на подъеме хозяйства, а при резком сокращении местной ресурсной базы для их удовлетворения. Это породило культурный кризис и распад системы солидарных связей. Монолит народа рассыпался на кучу песка, зыбучий конгломерат мельчайших человеческих образований — семей, кланов, шаек.

В таком состоянии общество не могло оказать сопротивления антисоветской революции.

К чему пришли. Вслед за развалом СССР и сломом хозяйственной системы («приватизация») последовал катастрофический кризис. Кроме того, передача преступному миру большой части собственности и власти породила аномальный уклад, несовместимый с жизнью общества. Инстинктивным ответом населения на реформу стали снижение рождаемости и рост смертности.

Чтобы оценить масштабы кризиса, надо напомнить, что на реформу в России уже в начале 90-х годов истратили беспрецедентные в мировой истории средства: экономию от прекращения гонки вооружений; экономию

от прекращения войны в Афганистане; экономию от прекращения всех крупных проектов; практически все капиталовложения в промышленность, АПК, транспорт и строительство, которые составляли до 1937 г. огромные суммы [76] ; экономию от свернутых социальных программ; отнятые у населения сбережения (400 млрд долларов); экономию от резкого снижения уровня потребления 90 % населения. Были загублены не только эти средства, но и промотан весь золотой запас страны, а также сделаны долги на 150 млрд долларов. Главная причина — не воровство и не вывоз денег (хотя и они велики), а паралич хозяйства.

76

Если принять за точку отсчета инвестиции в основные фонды РСФСР 1990 года — так, чтобы они до 2006 г. оставались неизменными, — то недовложение инвестиций за 1991–2006 гг. составит 86 230 млрд руб. в ценах 2005 года. Таким образом, даже если бы после 1990 года инвестиции не росли, как это было в 80-е годы, а были заморожены на этом уровне, то недостача инвестиций за 1991–2006 годы составила бы около 3519 млрд долларов по курсу начала 2008 года. Три с половиной триллиона долларов!

Все большие технические системы, на которых стоит жизнь страны (энергетика, транспорт, теплоснабжение и т. д.) созданы в советское время. Все они устроены иначе, чем в западном рыночном хозяйстве. За 15 лет выяснилось, что нынешняя хозяйственная система не может их содержать — при рыночных отношениях они оказываются слишком дорогими. Они разрушаются. В то же время рыночное хозяйство не может и построить новые, «рыночные» системы такого же масштаба. Страна попала в историческую ловушку — в порочный круг, из которого в нынешней хозяйственной системе вырваться невозможно. Организовать стабильное жизнеустройство ни по типу общины (советского типа), ни по типу гражданского общества (западного типа) при таком хозяйстве нельзя.

Страна живет параллельно и вопреки этому «капитализму». Многие подсистемы советского строя уцелели и показали поразительную устойчивость. Их охраняют, несмотря на рыночную риторику, и большинство работников государственного аппарата, и хозяйственные руководители, и само население. Там, где советские структуры выходят из тени, как в Белоруссии, дело идет получше. Опыт начала XX и XXI веков показал, что при господстве в России уклада, основанного на конкуренции («капитализм»), она не может выжить как независимое многонациональное государство.

С задачей удержания культурной гегемонии советский строй не справился, и в этом важном отношении весь проект оказался дефектным, вырожденным. То, что интеллигенция в момент кризиса не проявила спасительной рефлексии, не смогла понять и объяснить суть болезненного состояния советского общества, а, наоборот, в большинстве своем примкнула к его губителям, есть историческая ошибка интеллигенции как профессионального интеллектуального сообщества.

Следствием этого срыва стали не только расчленение страны и массовые страдания людей в период разрухи, но и риск полного угасания русской культуры и самого народа. Кризис превратился в «ловушку». Прежняя траектория исторического развития опорочена в глазах молодых поколений, и в то же время никакой из мало-мальски возможных альтернативных проектов будущего не получает легитимности у населения и не консолидирует общество.

Из этого краткого описания кризиса, который привел к гибели советского строя, видно, что важной причиной и элементом этого кризиса было несоответствие когнитивной и социальной структур «общества знания» 60—80-х годов новым историческим условиям и вызовам. Ни власть, ни население не были обеспечены знанием о социальной, экономической и международной реальности, в которой находилась страна, а также знанием о самом советском обществе и альтернативах его развития. Образ будущего был стерт в сознании и заменен рядом черных и светлых мифов. Были парализованы каналы распространения даже того знания, которое имелось.