СССР глазами советологов
Шрифт:
У США и их основных союзников нет связной стратегии решения этих и других глобальных вопросов. До недавнего времени оправданием тому служила необходимость ведения «холодной войны».
Времена эти кончились.
Горбачева благодарят народные массы, но и его же — с долей шутки — вполголоса проклинают многие в мировой элите международных отношений за то, что он совершенно неожиданно опрокинул огромный волчок американской дипломатии. Внезапно в мозговых центрах и залах, где определяется политика, начали интенсивно почесывать в затылке. Те, кто всю жизнь переживал по поводу грядущего конца света (большого взрыва ядерного Армагеддона), внезапно принялись оплакивать «конец истории»; добро победило, кончилось манихейское [14] побоище, человечеству остались лишь скучные
14
Манихейство — древнее учение о борьбе добра и зла как исходных и основных принципах бытия (Примеч. перев.).
Им стоило бы перестать переживать по поводу того, как дальше поступит Горбачев и что с ним сделает тот тигр, на котором он едет. Оставьте это Горбачеву. У него — пока что — неплохо получается. В любом случае, он сделал полных идиотов из всех экспертов и провидцев.
Если Буш поймет, в чем заключается «видение нового мира», первой его задачей будет применить это видение к развитию нового интернационализма, новой геополитики, которая подготовит Запад, а возможно, и Запад, и Восток, к решению новых проблем; проблемы эти сделают начавшуюся сейчас главу истории не менее трудной, чем та, которая, к счастью, закончилась. Будет ли названа эта новая глава эрой Горбачева — вопрос, на который не имеет смысла тратить время, ибо он относится к категории риторических. В любом случае, как бы ни был назван новый этап исторического развития, он, вне всякого сомнения, стал возможным благодаря деятельности Горбачева.
Брюс В. Нилан
Год народа
Феномен Горбачева есть отражение и гордости, и стыда советских людей. Уже целое поколение в СССР живет с сознанием этого противоречия. Они были удовлетворены мыслью о том, что их страна — сверхдержава, и находились в постоянном отчаянии по поводу отсталости экономики. Они были вынуждены жить в переполненных старых помещениях. Невероятно трудно было купить даже самое необходимое. Сознание собственного гражданства вызывало порой чувства оскорбленности и обиды. Правительство не разрешало им высказывать свою точку зрения и не давало возможности путешествовать, ездить за рубеж. На протяжении многих лет всему этому было одно объяснение: трудности — следствие Великой Отечественной войны против фашизма; репрессии — реакция на постоянную угрозу со стороны капиталистического империализма. [15]
15
Так в оригинале. Автор, очевидно, под словом «империализм» понимает не совсем то, что принято у нас (Примеч. перев.).
Однако с течением времени русские все меньше и меньше стали подходить под стереотип «безграмотного крестьянина», на терпеливость которого мог полагаться царь или комиссар. Советские люди стали более образованны и информированны, несмотря на выливаемые на них потоки пропаганды. Народ становился политически зрелым, а его руководители впадали в старческий маразм. Людям горестно было слышать, с каким трудом говорит Леонид Брежнев, или осознавать, что он вынужден был есть на государственном обеде ложкой, так как у него сильно тряслись руки. Они рассказывали мрачные анекдоты: государственное радио боится транслировать симфонии Чайковского, написанные в минорных тональностях, ибо все решат, что умер очередной генеральный секретарь.
Народ — слово это столь часто всуе поминалось его правителями — хотел видеть смелое и здравомыслящее руководство, во главе которого стоял бы человек, который был бы символом гордости, а не позора нации. Именно поэтому в 1979 году после телетрансляции о вручении в Кремле очередных наград по всей стране прокатился заинтересованный шепот — страна впервые увидела Михаила Сергеевича Горбачева. Новый секретарь ЦК не просто непринужденно держался среди 70-летних руководителей страны; он
После избрания его на пост главы партии в 1985 году Горбачев оправдал надежды тех, кто ждал перемен, а также самые худшие предположения тех — включая и товарищей по партии, которые за него голосовали, тех, кто боялся, что он ограничит привилегии и полновластие элиты. Он оказался своего рода политической динамо-машиной, разбрасывающей снопы искр как внутри страны, так и за рубежом. Его приверженность не совсем пока еще ясным целям перестройки, его попытка переориентировать экономику страны на производство товаров, нужных людям, политика гласности, положившая конец официальной лжи, преобразовали не только СССР, но и международные отношения. Страны Восточной Европы, которые мы так долго — и правильно — называли сателлитами СССР, начинают развиваться по западному образцу. Для них подобное развитие стало возможным лишь потому, что Горбачев не мешает им в этом. В СССР же старый уклад общественной жизни не просто отходит в прошлое; он уже попал на — по словам Льва Троцкого — помойку истории. Никто — и Горбачев в том числе — не знает, что будет дальше. В любом случае будет нечто новое.
Идея возрождения коммунизма принадлежит не Горбачеву, но в годы его становления, о которых мы мало знаем, он, безусловно, усвоил главный урок о связи между внутренними реформами и международными отношениями. Он своими глазами видел, как решительная культурная оттепель Никиты Хрущева в конце 50-х обратилась в заморозки «холодной войны» после кубинского кризиса. В середине 60-х годов Алексей Косыгин, бывший премьер-министром до самой своей смерти в 1980 году, совершил попытку переориентировать тяжелую промышленность на производство товаров народного потребления, ввести децентрализацию и прибыльность предприятий. Ирония состоит в том, что программу эту свернули — помимо всего прочего — из-за попытки Чехословакии построить «социализм с человеческим лицом», которая вызвала обратную реакцию антилиберализма в СССР. За пять лет до прихода Горбачева к власти в Польше был создан первый в советском блоке независимый профсоюз «Солидарность». Однако официальные органы считали Леха Валенсу преступником. Казалось немыслимым, что «Солидарность» может входить в правительство, а тем более возглавлять его.
Интеллектуальные и биографические истоки радикализма Горбачева навсегда останутся тайной. В известном смысле, чем более радикальным он становится, тем большая это загадка. Поразительные перемены, произведенные им в СССР в прошлом году, — в особенности свобода слова и демократизация, а также его отношение к революционным процессам в Восточной Европе — шокировали бы не только ныне покойного Андрея Громыко, выдвинувшего Горбачева на пост Генерального секретаря в 1985 году, но и самого Горбачева пятилетней давности.
Тем не менее кое-какие факты мы можем почерпнуть из его биографии. Как и все население страны в целом, он значительно более образован, чем его предшественники. Он окончил юридический факультет Московского университета, и поэтому он — первый руководитель партии и государства с университетским образованием со времен Ленина. Он имеет большой опыт оценки обстановки и того, что марксисты любят называть — но не всегда почитают — «объективной реальностью». Его восхождение по партийной лестнице началось через значительный промежуток времени после смерти Сталина, поэтому он в меньшей степени, чем его старшие коллеги, подвержен ксенофобии и не приемлет террор как нечто само собой разумеющееся. Его способности первым заметил председатель КГБ Юрий Андропов и помог ему и советом, и делом. Андропов был секретарем ЦК и, являясь главой разведки, имел доступ к информации о реальной, не искаженной пропагандой, внутренней и международной жизни. Поэтому он смог рассказать Горбачеву об истинных темпах снижения уровня развития их страны.
Как и его наставник, Горбачев видел, что скрипящая советская система централизованного управления, задушенная бюрократами, находилась на последнем издыхании. Чтобы смазать маслом шестерни перестроечной экономической машины, необходимо было поднять производительность труда и отнять в пользу потребительского сектора большую часть гигантских ресурсов и мозговых усилий у военных. Для этого ему пришлось преодолеть традиционную для большевиков паранойю и переосмыслить угрозу СССР с Запада. В 1987 году он написал: «Безопасность в мире больше нельзя основывать на военной мощи».