Стадион
Шрифт:
Ему казалось, что искупить ее он может только ценою большой победы, и приближение начала соревнования наполнило все мысли его, все движения уверенностью, которой он давно не ощущал. Он знал, что Хивисайд — отличный спортсмен и опередить его хотя бы на несколько сантиметров чрезвычайно трудно. И в то же время Савва был совершенно уверен, что эти несколько сантиметров он выиграть может. Звуки Гимна Советского Союза, которые прозвучали над стадионом в честь победы Ольги, еще звучали в его ушах, и сердце наполнялось гордостью за своих друзей, за команду, за родину. Хивисайд прошел
«Волнуется», — подумал Савва, и чувство собственной силы и уверенности стало еще более ясным.
Он стал на старт, даже не допуская мысли о поражении. Мускулы после разминки стали удивительно сильными. Нога уперлась в стартовую колодку, вот уже первое слово команды глухо прозвучало позади, второе… Все тело Саввы приподнялось и превратилось в тугую, крепкую пружину, готовую к бою.
Пауза между вторым словом стартера и выстрелом была нестерпимо долгой, хотя длилась она всего лишь две секунды. В эти короткие мгновения хочется скорее рвануться вперед, дать волю напряжению мускулов, сразу выиграть хотя бы сотую долю секунды. Надо иметь железную выдержку и нервы, чтобы не сорваться с места до команды.
Савва почувствовал резкое движение рядом с собою, и вслед за тем ударил выстрел. Он тоже рванулся вперед, уже понимая, что какое–то время проиграл на старте, но в то же мгновение прозвучал второй выстрел. Это означало, что кто–то из спортсменов не выдержал, побежал раньше команды, и весь забег вернули назад.
Стартер назвал номер, и Джон Хивисайд поднял руку в знак того, что понял замечание.
«Нервы не выдержали», — снова подумал Савва.
Опять послышалась команда, и все спортсмены стали на старт. Теперь Савва знал, что Хивисайд будет бояться повторить ошибку и со старта не вырвется вперед. И когда наконец негромко хлопнул выстрел, Похитонов помчался вперед, к недалекой белой финишной ленте, как стрела, выброшенная тугой тетивой.
Он бежал изо всех сил и все время чувствовал Хивисайда рядом с собою, ни на один сантиметр не позади. А он должен был вырвать эти несколько сантиметров, вырвать во что бы то ни стало и знал, что может это сделать.
Бегуны шли так ровно, что казалось, будто они это делают нарочно, шаг в шаг, грудь в грудь. Крики раздавались над трибунами, шум, очень–очень похожий на шум большого водопада, наполнил стадион.
Несколько сантиметров Савва выиграл в конце, последним напряжением всех мускулов бросив вперед свое тело. Он упал на ленточку грудью, а Хивисайд не смог этого сделать и проиграл. Это был тот самый бросок, которому так долго обучал Савву Федор Иванович Карцев.
Уже не шум водопада, а настоящий гром аплодисментов гремел над стадионом.
Савва взошел на возвышение, и Хивисайд оказался рядом, но на ступеньку ниже. И снова торжественные аккорды зазвучали над Берлином. Савва смотрел туда, где сидели советские спортсмены, и ясно чувствовал, сколько радости и гордости принес он всей команде.
— Я очень рада за тебя, — пожимая руку Саввы, сказала Ольга Коршунова, когда он пришел и сел на свое место.
Похитонов вопросительно взглянул на девушку,
Савва вздохнул и опустил глаза.
Во время всех этих событий Тибор Сабо тщетно искал глазами Эрику. Он не спускал взгляда с выхода из раздевалки американцев. Но девушка не выходила оттуда. Она сидела на скамье возле своего шкафчика, опустив голову на сложенные руки, охваченная глубокой скорбью.
После вчерашнего голова ее была словно налита свинцом, все тело отяжелело, под глазами залегли черные круги. Трудно себе представить, как она будет бежать, но Эрика уже устала сопротивляться — пусть делают с ней, что хотят.
Пришла массажистка. Девушка испуганно подняла голову, потом покорно легла на скамейку. Когда массаж окончился, к ней подошел Майер.
— Ты сегодня должна выиграть. Поняла? — строго сказал он.
— Хорошо. Я выиграю.
Голос ее звучал равнодушно и глухо.
Майер вынул из кармана коробочку со стерильным шприцем и две ампулки. Эрика вяло следила за его движениями — ей было совершенно безразлично все на свете.
— Дай руку.
Она послушно протянула руку, загнув рукав костюма выше локтя. Укол был безболезненный, — Майер хорошо знал свое дело. Темная маслянистая жидкость вздулась под кожей небольшим бугорком, который вскоре исчез.
— Вот и все, — сказал Майер. — Теперь победа от нас не уйдет.
Эрика сразу почувствовала себя бодрее. Откуда–то взялись новые силы, и даже жизнь перестала казаться такой безнадежной. Девушкой овладела напряженная, истерическая веселость.
Ей захотелось сейчас же повидать Тибора, и она попыталась выбежать из раздевалки, но Майер не пустил ее и позволил выйти только тогда, когда ее вызвали на старт. Сердце Эрики билось в сумасшедшем ритме. Оно просто хотело вырваться из груди.
Майер проводил ее до старта и не ушел, а остановился поблизости, следя за девушкой.
Нина Сокол устанавливала свои стартовые колодки. Напряжение вчерашнего дня давало себя знать. С непривычки к большой нагрузке девушка чувствовала себя усталой, да и волнения сказались. Вчера было сказано все: она любит Русанова, и он любит ее. Странно даже, почему эти слова не были произнесены раньше.
Теперь все так ясно и хорошо.
Вспоминая вчерашний вечер и слегка улыбаясь, Нина приготовила все для старта, потом оглядела своих соперниц.
Ирина Гонта, наклонившись, затягивала шнурок на туфле. Лицо у нее было сосредоточенное, почти Жестокое.
«Победить! — приказывала она себе. — Победить!»
Послышалась команда. Эрика стала на старт, чувствуя невероятное возбуждение. Майер правильно рассчитал время действия допинга. Теперь удары ее сердца слились в сплошной звон.
Шестеро спортсменок наклонились над белой линией старта, ожидая выстрела. Ирина оперлась о землю, взглянула на пальцы и улыбнулась — в выемке между большим и указательным химическим карандашом было написано: «Работать руками!» Это было последнее указание Максимова.