Стакан без стенок (сборник)
Шрифт:
Вечером я сидел в кафе – не из тех, где домашние котлеты, а из самых дорогих, где даже музыки нет. Ведь у нас музыка везде, я один раз лежал на носилках в приемном покое больницы, а надо мной играла музыка, и отнюдь не Шопен для тренировки, а веселенькая и громкая… Да, так вот: я сидел в кафе, понемногу выпивал и чуть-чуть закусывал, миллион лежал во внутреннем кармане, на всякий случай застегнутом на обычно не используемую пуговицу, а я, выпивая и закусывая, думал.
Я думал о том, о чем сказал вам вначале: о том, кому какие положены деньги. И получалось, что миллион, да еще неразменный,
Не хочу.
Обманывать мне некого, сам себе говорю – не хочу.
Если бы кому-нибудь этот миллион отдать, кому он нужнее…
Есть такие люди даже среди моих близких. Им действительно нужно, а мне, оказывается, не нужно ничего.
Но я достаточно сведущ в волшебных неразменных миллионах, чтобы понимать – в руках любого другого человека бумажка не будет иметь силы.
Это послано мне.
Я расплатился, привычно отметив, что без музыки получается дороговато, и быстро пошел к метро.
Там я положил конверт на то же место, где взял.
Привет, следующий миллионер.
Может, конверт и сейчас там лежит, сходите, гляньте на всякий случай. А мне еще отказы от квартиры и машины улаживать…
Я посмотрел в окно, а там нет ничего.
Нет старой яблони, потрясающе цветущей, так что в мае перед моим окном второго этажа повисает белое кружево.
Нет облинявшего, когда-то темно-зеленого глухого забора, которым я безуспешно пытался отгородиться от шумной проезжей улицы.
Нет подсохших стеблей неведомых мне, еще в середине лета осыпавшихся темно-розовых цветов.
Нет растрескавшейся асфальтовой площадки перед воротами – для стоянки автомобиля, которого давно нет, а на асфальте валяется, перекатывается со спины на живот палевая кошка – но и ее нет.
Нет серого, ровно подсвеченного неприятным рассеянным светом неба.
Моей комнаты второго этажа, из которой я смотрю на все, чего нет, тоже нет.
И дома, на втором этаже которого я почти безвыходно живу, нет.
Нет душевой, в которую прямо из моей комнаты ведет туго закрывающаяся дверь.
Нет первого этажа с ванной, гостиной и еще двумя комнатами.
Нет, вероятно, и кухни, куда я собирался спуститься к завтраку.
И завтрака нет.
И нет никого из домочадцев, никого.
Ни кошек, ни людей.
Комната жены, которая была на втором этаже, дверь в дверь с моей, исчезла.
Пусто.
И меня нет.
Не могу сказать, что я испытываю неприятное
Нет – и ладно.
Я уж привык к тому, что по утрам мир возвращается из пустоты постепенно.
Мир возвращается ко мне, и я возвращаюсь в мир в течение нескольких минут.
А кто скажет, что это нелепые измышления автора и пустая его фантазия, тот пусть прислушается завтра утром к своим ощущениям и всмотрится в окружающее.
И когда вся действительность вернется к нему, пусть найдет в себе мужество признать, что я ничего не выдумал.
Конечно, это сложновато для сказки.
Но я и не обещал простоты.
Алиса, или Стакан без стенок
В конце концов я плюнул и выключил ноутбук.
Тут же раздалось отчаянное мяуканье.
Я подождал результата, но, судя по тому, что никакого отклика на этот вопль не последовало, дома никого не было. Поняв, что ситуация не разрешится без моего вмешательства, я открыл дверь на лестницу и выглянул из своей комнаты.
На лестнице сидела моя кошка.
Как и все мои кошки, она досталась мне случайно – была спасена от мучительной смерти в подъезде, выхожена до теперешнего холено-капризного состояния и вот теперь сидела на лестнице, ведущей с моей рабочей верхотуры вниз, в обитаемый домочадцами первый этаж. Но сейчас там, как уже сказано, почему-то никого не было. Как и вообще в доме.
Как и вообще в мире, подумал я. Две первые январские недели, выдуманное время. Непроходящее похмелье, подкисший салат, осыпающаяся елка, светает в десять, темнеет в три… Всем надоевшее, но непреодолимое безделье. Рождество, оскверненное предшествующими днями обжорства. Календарный вздор, который я никогда не умел вполне понять….
Да, так вот: на лестнице сидела кошка.
Кошку звали Алисой.
– Ну, что ты орешь? – спросил я. – Голодная? У меня текст не идет, значит, орать можно?
Кошка пожала плечами.
– У тебя представления обо всех на уровне безнадежно устаревшего учения об инстинктах, – сказала она своим обычным брюзгливо-высоко-мерным тоном. – Как там у вас написано, если у вас вообще написано о кошках? «Голод кошки проявляют характерным мяуканьем…»
– Ничего такого нигде не написано, – вяло возразил я, понимая, что сейчас начнется привычное препирательство и день для работы пропадет. – Ну, ладно, в чем дело? Спала бы лучше, чем мешать мне. Я, между прочим, зарабатываю на корм… А о говорящих котах если что и написано, то, как тебе прекрасно известно, написано с симпатией, хотя и не без иронии… О литературе поговорим?
– Иди ты вместе с твоей литературой! – она умела мгновенно переходить с едкой, но интеллигентной иронии на заурядное хамство. – О чем с тобой можно говорить… Между прочим, за столько лет мог бы выучить мой язык, чтобы не переходить мне на твой, пошлый и невыразительный…
– Ну, говори, я слушаю, – я присел на ступеньку, и мои глаза оказались с ее глазами почти на одном уровне. Алиса раздраженно зажмурилась, сквозь щелки ее взгляд стал еще более хмурым, чем всегда. – И не злись, не злись, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть…