Сталь и пепел. Русский прорыв
Шрифт:
Напоровшись на русских «Барсов» и спешенных гренадеров, американцы из Old Ironsides, вопреки ожиданиям Слоенова и самого Громова, назад не повернули. Мгновенно развернулись из походного в боевой порядок и пошли в атаку, стараясь смести вставших на пути русских и пробить себе путь к свободе, путь домой.
Атака американцев быстро захлебнулась под прицельным огнем «Т-80УМ». Затаив дыхание, Громов и Слоенов наблюдали с НП, как смерть прореживает ряды ползущих на них американских бронированных машин. В довершение всего четыре «Ка-52», оставшихся
Прорыв не удался, и, собрав остатки своих разодранных в бою колонн, Коун отвел их обратно в «треугольник» Хорнбург — Хельмштадт — Брауншвейг.
Уже после боя, чихая от дыма, пропахшего жженой резиной и горелым мясом, Громов посетил наспех образованный сборный пункт для пленных американцев.
— Сколько их? — спросил подвернувшегося под руку капитана-особиста.
— Больше трех сотен. Две трети раненые или обожженные.
Громов подозвал Слоенова:
— Распорядись, нормальную помощь надо оказать пленным и эвакуировать их.
— Это как? У меня ни людей свободных нет, ни медикаментов лишних. Всего в обрез. Сами же знаете.
Громов подумал и позвал адъютанта:
— Сойкин! Дуй-ка ты к немцам, пусть они американцев эвакуируют. А для начала — пусть их бюргеры к себе в дома забирают и уход организуют до эвакуации.
Через полчаса стонущих американских раненых распределили по домам перепуганных немцев. Громов вспомнил, как бургомистр Хельмштадта что-то блеял про какие-то нарушения и ссылался на федерального канцлера, но Сойкин врезал пожилому фрицу в печень, сразу приведя его к необходимому консенсусу.
— Чего он там блеял? — спросил Громов штабного переводчика, старшину Рузанова.
— Да говорил, что Германия уже не воюет на стороне американцев и они даже не союзники. Мол, мир, дружба, жвачка.
— Вот твари! — искренне возмутился Слоенов, и комбриг был с ним абсолютно согласен. По русским меркам, это было какое-то запредельное скотство. Еще вчера эти люди встречали прибывших из-за океана американцев как защитников от «русских варваров» и махали им звездно-полосатыми флажками, посылая воздушные поцелуи. А сегодня готовы спокойно смотреть, как разбитые «защитники» будут умирать без медикаментов…
Громов долго с недоверием осматривал окрестности. Самому начинать переговоры совершенно не хотелось. Мало ли что…
— Генерал! На связи Волна.
«Вспомнишь начальство — оно и нарисуется. Не сотрешь!»
— Слушай, Уран… — Было заметно, что Бородулин здорово волнуется. — Москва договорилась. Я сейчас с генералом Коуном встречаться еду. Твои задачи такие — обсудить маршрут отхода американцев на твоем участке. Будь постоянно на связи, усек?
— Так точно.
Вздохнув, Громов сказал Алтуфьеву:
— Пусть твои орлы тоже белой тряпкой помашут. Мол, мы их услышали. Сойкин, ты по-англицки разумеешь?
— Есть немного, господин генерал-майор.
— Немного…
— Да. Я все больше на танке передвигаюсь. Еще «Феннек» есть.
— Не… машина должна быть наша. Из патриотических, так сказать, соображений.
— Принял! — Лаврушин снял наушники, покосился на Тюленева и, хлопнув его по плечу, приказал:
— Бери, Тюлень, белую простыню и махай в сторону «Хаммера». Потом подойдешь к ним и скажешь, что встреча будет вон на том перекрестке. — Палец сержанта указал на ближайшее к ним пересечение дорог.
— Ты охренел, Лавруша? А по рации что, с пендосами нельзя о встрече договориться?
— Не твоего ума дело, ефрейтор. Ты в Наполеоны, что ли, записался? Может, ты уже бригадой командуешь? Тебе приказали — исполняй. Или ссышь, «москва»?
— Да пошел ты… — пробурчал Тюлень, заходя в соседнюю комнату, и начал ковыряться в опрокинутом платяном шкафу.
— Только здесь махать не вздумай. НП не свети…
— Ага. Сейчас прямо здесь махать и начну, — желчно отозвался Тюлень.
— Тьфу. Язва ты, Тюлень, натуральная язва… Давай шевелись.
Увидев машущего с крыши соседнего здания Тюленя, американцы тут же вылезли из «Хаммера» и тоже помахали белой тряпкой. Еще через десять минут высокие договаривающиеся стороны встретились.
— Американцы сейчас подъедут к оговоренному перекрестку. Через пятнадцать минут, — доложил Алтуфьев.
— Это точно? Твои разведчики не напутали? А то я этих мудозвонов знаю!
— Вампир… Тьфу, капитан Кудрявцев головой за них ручается. Говорит, москвича отправил… из наблюдателей.
— Этот москвич-то по-английски-то шарит?
— Думаю, да…
Громов сокрушенно покачал головой:
— Вот отличный ты командир, Алтуфьев. Но все равно — распиздяй. Как и твои подчиненные. Что, нельзя было толкового парня отправить со знанием языка?
— Да вообще можно было по рации договориться.
— Конечно… А вдруг ловушка? Засекут штабные радиостанции. Нет уж, пусть, как в каменном веке, договариваются. Так надежнее.
Американцы появились на перекрестке ровно через пятнадцать минут. Хоть часы сверяй.
— В машине трое. Один черный, двое белых, — доложил Алтуфьев, выслушав доклад с наблюдательного поста.
Громов встал, разминая ноги, допил крепчайший, искусно сваренный кофе — ординарец у Алтуфьева, как выяснилось, до войны в кофейне работал — и, повернувшись к Сойкину, сказал:
— Все, лейтенант, выдвигаемся.
— Русские, сэр. — Лейтенант резерва Алекс Давидс указал полковнику Букеру Линкольну на приближающийся «Тигр».
— Они опоздали специально, чтобы нас унизить! — пробурчал высокий Линкольн, снимая каску и надевая форменное кепи.