Сталин, Александров и Краснознаменный ансамбль
Шрифт:
В Центральном государственном архиве города Москвы хранится письмо Бориса Александрова приятелю тех лет, очевидно, предлагавшему художественному руководителю Краснознаменного ансамбля попробовать себя в деле сочинения советской оперы. Подчеркнуто корректный ответ народного арт[иста] СССР содержит интересные сведения о его детских увлечениях:
«Уважаемый т. Глебов!
Получил Ваше письмо еще в марте месяце и хотел сразу ответить, но частные выезды из Москвы и моя занятость не позволили мне этого сделать.
Буду откровенным: Ваше письмо меня взволновало. Ведь прошло почти 50 лет, целая жизнь и как-то не верится, что мы были мальчишками, бегали, озорничали и, как Вы пишете, “помните меня очень шустрым и озорным пареньком, увлекавшимся книжками о Пинкертоне”. Действительно, это так! Несколько я себя помню, учился я в те годы плохо, как говорят, “из-под палки”, озорничал и даже покуривал. Во всем этом видел какое-[то]
Но мало кто знал из моих сверстников, что уже в то время я увлекался музыкой и часами сидел за роялем. Это увлечение я почему-то скрывал. Читал тоже много, но все подряд, что подвернется под руки. Классика у меня свободно уживалась с бульварщиной – тем же Пинкертоном. Пробовал в то время сочинять, и не что иное, а оперу, и сюжет для этого взял из пьесы “Маскарад” Лермонтова. Ну, конечно, это были мальчишеские мечтания и больше ничего, опера, конечно, не получилась. Эти мечтания остались и сейчас – написать советскую оперу. В какой-то мере это компенсируется работами над советскими опереттами. Одна из них стала известной – это “Свадьба в Малиновке”. В оперном театре был поставлен мой балет “Левша” по Лескову. […]
Спасибо, что вспомнили “озорного паренька”.
Благодарю за Ваши теплые сердечные пожелания!
Крепко жму руку, будьте здоровы и счастливы!
Народный арт[ист] СССР Б. Александров»44.
Вернувшись в Тверь в 1913 г., А.В. Александров вел большую работу в учебных заведениях по музыкальному воспитанию, в частности создал собственную Тверскую музыкальную школу, причем 28 октября 1915 г. обратился с ходатайством о разрешении превратить школу в место подготовки будущих студентов консерватории; ходатайство, разумеется, отклонили45.
Заметим, что среди учеников А.В. Александрова был А.А. Жданов – сталинский соратник, один из авторов книги «История ВКП(б). Краткий курс» (1938). Однажды в Кремле, когда А.В. Александрову вручали правительственную награду, Жданов, по воспоминаниям Бориса Александрова, «напомнил ему, что учился у него в реальном училище, пел в его хоре и занимался в вокальном кружке. Отец был крайне удивлен: “Неужели это были вы?” И потом гордился, что среди его музыкальных питомцев был будущий государственный деятель…»46.
Октябрьская революция 1917 г. сломала сложившиеся жизненные стереотипы, открыв все двери перед молодыми талантами. Семья Александровых переехала в Москву, вновь ставшую в 1918 г. столицей – якобы по приглашению руководства Московской консерватории (странно, что Борис Александров, склонный к точности в деталях, не упомянул, кто именно пригласил его отца)47. Так или иначе, спустя четыре года А.В. Александров – профессор Московской консерватории, в которой по его инициативе был создан в 1923 г. хормейстерский класс48.
Сразу после переезда семьи А.В. Александрова в столицу 13-летнего Бориса приняли в детский хор Большого театра, который он признал впоследствии своим «первым музыкальным университетом»49.
Из книги Б.А. Александрова «Песня зовет»: «Приехали мы весной и поселились в доме в Соймоновском проезде, где жили многие артисты и хористы Большого театра. Однажды наш сосед П. Тимченко, с сыном которого Николаем я дружил, повел меня прослушиваться в детский хор Большого театра, куда я и был принят. В то время в этом хоре пели дети артистов и музыкантов, а также мальчики из бывшего синодального хора. […] Для нас, детей, каждый новый спектакль, в котором [мы] участвовали, превращался во что-то сказочное. Мы попадали в разные страны, эпохи. Представьте себе, что всюду, на сцене и за кулисами, ходят люди, одетые в старинные костюмы. Так, в “Пиковой даме” П.И. Чайковского действие происходит в XVIII в. Напудренные парики, платья со шлейфом и фижмами, мундиры офицеров, свечи, канделябры, прекрасная музыка, чудесно звучащий хор, и мы, дети, одеты в сюртучки, ощущаем себя не мальчиками трудного, голодного и неповторимого революционного времени, а ребятами другой, непонятной и далекой страны. На следующий день мы попадали во времена героев драмы Проспера Мериме “Кармен”. Нас окружали одетые в красивые, пышные платья испанские женщины, подтянутые, стройные мужчины, звучала темпераментная музыка Бизе. Мы переносились на солнечные просторы Испании, ощущали напряженную страсть толпы в ожидании корриды. Детское воображение воспринимало все происходящее как действительные события, хотя мы и знали, что это сцена, театр»50.
Поколение Первой мировой и Гражданской войн не могло воспринимать происходящее на сцене главного театра страны иначе, как сказку, поскольку в стране царила разруха, а в столице творческая интеллигенция постоянно опаздывала на «службу» (по
Борису Александрову, обладателю красивого альта и абсолютного слуха, посчастливилось в составе детского хора Большого театра принимать участие в спектаклях, в которых блистали такие выдающиеся певцы, как Ф.И. Шаляпин, А.В. Нежданова, Н.А. Обухова, Г.С. Пирогов, В.Р. Петров, Л.В. Собинов52. Практически ни одни русские мемуары той эпохи не обходятся без упоминаний о феноменальном самородке – Ф.И. Шаляпине. Из книги Б. Александрова: «Еще более яркие впечатления связаны с оперой “Борис Годунов” М.П. Мусоргского. Могучая музыка и главный герой оперы – царь Борис, которого тогда чаще других пел Фёдор Иванович Шаляпин. Вот он стоит, величественный и красивый. Нам казалось, что он отрешен от всего, что происходит за кулисами, лишь музыка привлекает его внимание. К Шаляпину в театре было особое отношение. Его любили все – от ведущих солистов до рабочих сцены. Проходя за кулисы, он здоровался, спрашивал, как здоровье, как домашние. В спектаклях, где он участвовал, всегда ощущалась какая-то взволнованность, праздничность»53.
Как и отец, Борис Александров выступал во многих творческих ипостасях. В частности, он записался на отделение изобразительного искусства Пречистенских рабочих художественных курсов: «Сдал экзамены, прошел. Занятия проводились опытными художниками, и я усиленно начал учиться рисовать. Писал картины, лепил. Вскоре мои работы стали отмечаться, а скульптура – портрет старика – была даже послана на выставку. Но самым неожиданным оказалось то, что всем курсантам (так в тексте. – С.В.) выдавался продуктовый паек – горбуха хлеба, хвост селедки и два кусочка сахара. Это было счастьем»54. Талантливый человек, как известно, талантлив во всем (или почти во всем). «Увлечение живописью не прошло, пустив глубокие корни. И я всю жизнь в отпускные месяцы продолжаю рисовать, лепить, очень серьезно интересуюсь, знаю и люблю изобразительное искусство, собираю картины»55. Последнее принесло семье Александровых одно горе, но об этом речь впереди.
Занятия в хоре Большого театра и в художественном училище не освобождали Бориса от занятий музыкой – за этим пристально следил отец. Из книги «Песня зовет»: «Мне посчастливилось в Москве попасть к замечательному педагогу, ученице Сергея Ивановича Танеева Софье Ивановне Богомоловой, человеку доброму, сердечному, но необыкновенно требовательному во всем, что касалось музыки»56. С.Т. Богомолова «открыла» Борису Александрову «истинную красоту фортепьянного искусства»57. В ее доме «стояло два рояля. Один из них всегда был закрыт чехлом. Позже узнал, что это инструмент Сергея Васильевича Рахманинова, с которым Софья Ивановна была знакома и дружна. “Рояль Серёженьки”, – говорила Богомолова и разрешала играть на нем лишь в праздничные дни, особенно в день своих именин. Игра на рояле Рахманинова почиталась для нас чем-то священным, и добиваться этой чести приходилось упорным трудом. Не всегда, к своему теперешнему огорчению, я был добросовестным учеником. В те дни, когда нетвердо выучивал программу, бросался на хозяйственные дела в доме учительницы: колол и носил дрова, топил печь, выполнял мелкие поручения»58. Словом, заглаживал вину как мог. Помимо всего прочего, С.Т. Богомолова «тактично и умело»59 познакомила Б.А. Александрова с особенностями столичной жизни.
Одновременно Б.А. Александров начал заниматься на фортепианном отделении Мерзляковского музыкального училища, затем в Музыкальном техникуме им. А.Н. Скрябина60.
У него завязались дружеские отношения со многими студентами, и прежде всего – с Дмитрием Кабалевским, который, «когда отсутствовали педагоги», случалось, сам проводил «занятия, толково объясняя непонятное […] из области теории музыки, гармонии, музыкальной литературы»61.
Дружба оказалась весьма плодотворной. Во-первых, два будущих композитора в четыре руки играли многие музыкальные произведения – к примеру, Брамса. Во-вторых, в рамках дружеского соревнования оба они приобрели первые навыки композиторской работы: «решили, соревнуясь, написать по фортепианному концерту»62. Сам же он «взял за образец музыкальной формы один из концертов Бетховена»63. Услышав игру сына, А.В. Александров поинтересовался, что исполняет Борис, но, получив ответ, что это его музыка, в восторг не пришел, «а еще раз напомнил, что главное – учеба и выполнение заданий»64.