Сталин и бомба. Советский Союз и атомная энергия. 1939-1956
Шрифт:
Центральная тема книги — разработка советского ядерного оружия. Политологи изучали динамику советско-американской гонки ядерных вооружений и роль внешних и внутренних факторов при объяснении решений по вооружению с обеих сторон. Эта книга показывает, что не имеет смысла рассматривать советский ядерный проект лишь с точки зрения «внутренней динамики», корни которой лежат в структуре и ценностях советского общества. В 1930-х годах советские ученые-ядерщики были частью международного сообщества, соревнуясь с исследовательскими группами других стран в борьбе за научные открытия и за признание своих работ. Советский ядерный проект времен войны был начат в ответ на получение разведывательных данных о ядерных проектах в Англии и Соединенных Штатах. После Хиросимы соперничество с Соединенными Штатами придало советскому ядерному проекту присущую ему динамику.
Это не означает, что при объяснении
Существовали также и такие особенности режима, которые объясняют, как и когда ядерный вызов был принят. Хотя официальная идеология была враждебна и подозрительна по отношению к Западу, политика «догнать и перегнать» фокусировала внимание на техническом прогрессе Запада как пути, по которому надо следовать. Эта политика отражала глубоко укоренившееся в сознании советских людей представление об отставании от Запада и намерение преодолеть это отставание. Атомная бомба была символом силы Соединенных Штатов как экономического и технологического лидера мира. Следовательно, эта позиция и стала естественной целью политики «догнать и перегнать».
Тенденция копирования западной техники была, как отмечал Капица в своих письмах в Кремль, усилена пренебрежительным отношением советских руководителей к советским ученым и инженерам; предложения советских ученых не воспринимались серьезно до тех пор, пока они не подтверждались западным опытом. Доверие к советским ученым позволило бы Сталину, Берии и Молотову быстрее и лучше осознать важность разведывательных данных об атомной бомбе, полученных во время второй мировой войны. Тогда они, может быть, проницательнее оценили бы роль бомбы в будущих международных отношениях, не дожидаясь августа 1945 г.
Неспособность понять ее значение усугубила шок от Хиросимы. Сталин немедленно поставил ядерный проект на новую основу. Он стал воспринимать бомбу серьезно не потому, что до него наконец дошли советы ученых, а в результате демонстрации силы бомбы атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки. Изучение истории советской техники показывает, что командная экономика серьезно препятствует техническим новвовведениям. Однако после Хиросимы Сталин использовал ее для мобилизации ресурсов на атомный проект. Это был один из крупномасштабных высокоприоритетных проектов, для осуществления которого и создавалась командная экономика. Но успех достался дорогой ценой. В погоне за бомбой Сталин уделял мало внимания охране здоровья и безопасности тех, кто ее создавал, как и охране окружающей среды. Последствия этих упущений не замедлили сказаться — например, в Челябинске-40. Они все еще ощущаются в бывшем Советском Союзе. Авария на Чернобыльской атомной станции в 1986 г. порицалась многими обозревателями за окружавшую ее секретность и отсутствие общественного контроля, характерных для командной экономики.
Наряду с атомным проектом Сталин инициировал такие исследовательские разработки, как радиолокация, ракетные технологии и реактивные двигатели. Он направил основные ресурсы на создание военной техники, налагая тяжкое бремя на разрушенную войной советскую экономику. Он вовлек Советский Союз в гонку ядерных вооружений с государством, которое значительно превосходило его в экономическом и техническом отношении. Это решение, которое было принято без какого-либо обсуждения и альтернатив, имело фатальные последствия. Причины коллапса Советского Союза, без сомнения, многочисленны, но, конечно, одна из них — экономическое и политическое бремя военно-промышленного комплекса. Иная международная политика после войны — допустим, в направлении, предложенном Литвиновым, позволила бы Советскому Союзу установить более тесные отношения сотрудничества с Соединенными Штатами и избежать, по крайней мере, некоторых издержек атомной гонки. Но, как представляется, Сталин не придавал серьезного значения подобному варианту. Это не соответствовало его концепции послевоенной внешней политики и его желанию восстановить строгий контроль над советским обществом после войны.
Первая советская
Вторая основная тема книги — это отношения между учеными и политической системой. Ядерный проект сильно повлиял на них. Сталин относился к ученым и инженерам с подозрением, опасаясь, что они могут оказаться вредителями или саботажниками, и заявлял о своем праве судить, что есть истинная наука. Физика, как сфера интеллектуальной автономии, однако выжила, несмотря на репрессии, обрушившиеся на физиков в 1930-е гг. Надежды на более либеральный интеллектуальный климат, которые существовали в конце второй мировой войны, не оправдались, но физики с помощью бомбы защитили себя от страшного обскурантизма последних сталинских лет. Факт выживания физики свидетельствует о глубоком культурном противоречии в сталинизме — между стремлением сделать Советский Союз мощным государством перед лицом остального мира и стремлением установить полный контроль над общественной жизнью внутри страны. Советский ядерный проект свидетельствовал не о совместимости науки и тоталитаризма, а о том, что тоталитарный режим, для того чтобы воспользоваться плодами науки, был вынужден мириться с существованием в обществе отдельных островков интеллектуальной автономии.
После смерти Сталина ученые-ядерщики — и Курчатов в особенности — пользовались беспрецедентным авторитетом у политических руководителей. Физическое сообщество пыталось, но с ограниченным успехом, расширить свою относительную интеллектуальную независимость на другие сферы советской жизни. Оно было зародышем гражданского общества, хотя этот термин тогда не был в ходу. Физики хотели видеть свои нормы дискуссии распространенными на всю научную и политическую жизнь. Самым неожиданным образом оказалось, что наука могла бы оправдать надежды тех, кто, подобно Вернадскому, считал, что наука представляет элемент культуры и является рационализирующей и демократизирующей силой общества. Однако и в послесталинские годы этим надеждам не суждено было осуществиться полностью. Советская бюрократия была тяжелым бременем для научного сообщества, а партия делала все, что могла, чтобы отучить ученых критически относиться к политической и общественной жизни.
Начиная с середины 1950-х гг. ученые, однако, начали играть важную общественную роль. Первостепенной общественной фигурой стал, конечно, Сахаров, который продолжал работать в Арзамасе-16 до 1968 г. Александр Солженицын писал, что Сахаров был «чудом», возникшим среди «толпы развращенной, продажной, беспринципной интеллигенции»{1978}. В своих мемуарах Сахаров отклонил такую оценку себя и людей, с которыми он работал. Сахаров был исключительным человеком, унаследовавшим от своей семьи лучшие традиции русской интеллигенции; но и сообщество физиков повлияло на его моральное и политическое формирование. В начальных фразах своего эссе 1968 года «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» он писал: «Взгляды автора формировались в среде научной и научно-технической интеллигенции, которая проявляет очень большую озабоченность в принципиальных и конкретных вопросах внешней и внутренней политики, в вопросах будущего человечества. В частности, эта озабоченность питается сознанием того, что еще не стал реальностью научный метод руководства политикой, экономикой, искусством, образованием и военным делом. “Научным” мы считаем метод, основанный на глубоком изучении фактов, теорий и взглядов, предполагающий непредвзятое, беспристрастное в своих выводах, открытое обсуждение»{1979}.