Сталин и ГРУ
Шрифт:
Последний удар в 1931 г. по агентурной сети Управления в Европе был нанесен австрийской полицией. 9 декабря газеты сообщили об аресте в Бадене (курорт под Веной) группы коммунистических агентов. Они обслуживали расположенную в этом курортном городке радиостанцию, которая передавала радиограммы посольств крупнейших европейских государств, добываемые агентурой военной разведки в Берлине, Брюсселе, Праге, Берне и других столицах в Москву. Это был первый радиотрансляционный центр, созданный в центре Европы. Возглавлялся он сотрудником Управления, имевшим германский паспорт на имя Мартина Клейна, но австрийской полиции удалось установить его подлинную фамилию — Абелтынь. Вместе с ним была арестована его жена Рут Клейн, она же Гертруда Браун, и четверо разведчиков, связанных с работой радиоцентра. У всех арестованных были германские паспорта. Для их освобождения был использован нелегал Разведупра Василь Дидушок.
После провала группы Константина Басова (Абелтыня) Дидушок обратился к сотруднику контрразведки Абвера Протце. По просьбе Дидушка Протце сумел тогда добиться освобождения арестованных австрийскими властями резидента Басова и четырех его агентов. Поводом для его вмешательства послужило то, что Басов при аресте заявил австрийским властям, что выполнял задание в контакте с рейхсвером. Австрийские власти не захотели раздувать скандал и просто выслали из страны всех арестованных.
Этот инцидент имел продолжение в следующем году. 7 июня 1933 года Берзин написал письмо начальнику политической разведки (ИНО ОГПУ). В нем он сообщал Артузову, что, по данным помощника военного атташе в Берлине, немецкая разведка, в которую входит и вновь созданная контрразведка рейхсвера, усиленно ищет выход на советскую разведку. Сожалея об ухудшении советско-германских отношений в результате действий гестапо и полиции, руководство рейхсвера хотело бы установить контакт между разведками, что позволило бы, по его мнению, своевременно предотвращать трения и устранять препятствия. Немцы, писал Берзин, хотели бы, в частности, продолжить контакт, имевшийся в начале 1932 года с нелегальным сотрудником Разведупра Василием Дидушком («Францем») у контрразведчика Абвера Протце.
«Я категорически запретил своим сотрудникам, — писал далее Берзин, — вступать в какой-либо контакт. По официальной линии согласно указаниям наркома и с ведома «инстанции» (Политбюро) у нас с разведотделением рейхсвера ежегодно происходит обмен материалами по Польше. Этот обмен нам по существу ничего не давал, так как немцы никаких серьезных материалов нам не передавали. Не давали серьезных материалов и мы, но пользу они себе извлекали.
В настоящий момент, когда польско-германские отношения весьма обострились и когда в «воздухе пахнет порохом», они усиленно добиваются обмена с нами материалами по Польше. Так как по официальной линии мы все разговоры отклоняли, они ищут теперь неофициальный контакт и делают намеки насчет возможных «услуг». Исходя из опасности такой связи, с одной стороны, и бесплодности и вредности их для наших работников — с другой, я категорически приказал нашим работникам пресекать всякие попытки немецкой разведки связаться или пролезть в наш аппарат. Вам я сообщаю об этом предложении немецкой разведки, полагая, что, может быть, Вы все это дело сможете как-нибудь использовать для своей оперативной работы».
Как руководитель военной разведки Берзин держал в своих руках все контакты с рейхсвером, в том числе и по линии сотрудничества разведок, особенно когда дело касалось обмена информацией по Польше и Румынии. Он хорошо знал неофициального представителя рейхсвера в Москве полковника Нидермайера и регулярно встречался с ним. Особенно частыми такие встречи были в конце 20-х годов, когда такие контакты и обмен информацией были санкционированы на высшем политическом уровне.
Осенью 1931-го Нидермайер собирался покинуть Москву. Заканчивался его десятилетний срок пребывания в нашей стране, и его переводили в рейхсвер на низовую строевую должность в одну из частей. Перед отъездом он решил встретиться с Берзиным и поговорить с ним по основным, актуальным для него вопросам. Встреча состоялась 29 сентября, и на ней присутствовал начальник отдела внешних сношений Разведупра Сухоруков. Заявив, что будет говорить сугубо конфиденциально и в «приватном» порядке, полковник проинформировал начальника разведки об изменениях в военном сотрудничестве между двумя странами.
Нидермайер сообщил, что вследствие тяжелого экономического и финансового положения Германии, сокращения бюджета рейхсвера и под давлением политических обстоятельств в сотрудничестве рейхсвера и РККА в следующем году наступит некоторая «пауза». По его словам, в Липецкую авиационную и Казанскую танковую школы не будет доставлена новая материальная часть. Очевидно, сократятся и командировки германских представителей в Советский Союз. Сам Нидермайер и ряд его сотрудников отзываются в Германию. Полковник объяснил свою откровенность
Была, конечно, и еще одна причина для встречи полковника с Берзиным. Ему предстояло вернуться в рейхсвер на подполковничью должность или в министерство, или в один из штабов на очень небольшое жалованье. Хорошее финансовое обеспечение в Москве, когда он получал 1000 американских долларов в месяц, кончилось. Полковник также подчеркнул, хотя Берзин и сам отлично знал об этом, что с начала Первой мировой войны и по сей день он находился на чрезвычайно ответственной работе и был особо доверенным человеком при руководстве рейхсвера. Поэтому мелкая должность в строю или штабе его не прельщает.
Берзин писал в докладе, что Нидермайер, находясь в Германии, при всех условиях не хочет отказываться от дружбы с СССР и хочет нам оказывать услуги, где только сможет, в частности в области предупреждения и информации по тем вопросам, которые ему будут доступны. Для этого он хотел бы получить связь с полпредом, военным атташе или каким-либо нашим доверенным лицом в Берлине. Вывод Берзина был однозначным: «Нидермайер обозлен отзывом в Германию; перспектива подполковничьей должности его не удовлетворяет; он «самовербуется» на официальную или неофициальную работу у нас, в частности в качестве информатора в Германии». Ворошилов, ознакомившись с докладом, решил, что вопрос важный, и после разговора с Берзиным было решено продолжать разработку этого перспективного источника. В исторической литературе промелькнуло сообщение о том, что в 1936 году от Нидермайера в Москву поступила ценная информация.
Контакты с немецкой разведкой не ограничились только встречами с Нидермайером. В марте 1932 года Берзин в очередном докладе Ворошилову писал о том, что «друзья» неоднократно ставят вопрос о том, чтобы их представитель капитан Ланца приехал в Москву для обмена разведывательными материалами по Польше и Румынии. Не имея конкретных указаний от наркома, Берзин оттягивал встречу, пока это было возможно, хотя в 1931 году капитан приезжал в Москву и обмен разведывательной информацией состоялся. Поэтому он писал в докладе, что, учитывая стремление «друзей» провести и в этом году обмен информационными сведениями, можно было бы дать согласие на приезд Ланца, подготовить для обмена соответствующие материалы с максимальным соблюдением секретности и создать комиссию для ведения переговоров в составе Никонова, его заместителя Туммельтау и помощника Никонова Рябинина. Нарком не возражал, потребовав предварительно показать ему все материалы, подготовленные для обмена. Капитан приехал, обмен состоялся, и, очевидно, это была последняя официальная встреча представителей двух разведок.
В 1933 году обстановка резко изменилась. После прихода Гитлера к власти ни о каком сотрудничестве между двумя разведками не могло быть и речи. «Инстанция» вряд ли дала бы добро на подобные контакты, и Берзин не выступал с подобными инициативами. Кроме того, операция «Весна», о которой, конечно, знал Берзин, была в самом разгаре. И за контакты с фашистской разведкой любой сотрудник Разведупра мог попасть под удар. Очевидно, поэтому и было решено передать всю информацию «соседям» — пусть сами и разбираются, что к чему. Конечно, это только предположение автора — документальных доказательств нет. Но и такая версия имеет право на существование.
Год заканчивался, и нужно было подводить итоги. Неутешительным он был для руководителя военной разведки. Шумные провалы с подробными описаниями в иностранных газетах не способствовали поднятию авторитета Управления ни в кабинетах ЦК, ни у руководства наркомата. Ставка на использование членов иностранных компартий для агентурной работы оказалась неудачной. Из-за отсутствия дисциплины, профессиональной подготовки, элементарных навыков разведывательной работы коммунисты проваливались и в Европе, и на Востоке. Проваливались и тянули за собой резидентов, приезжавших из Москвы. Берзин хорошо знал недостатки такой агентуры. Понимал, что, несмотря на преданность коммунистической идее, профессионализма у этих людей нет, а вызвать их в Москву и дать фундаментальную профессиональную подготовку невозможно. На тринадцатом году существования Управления не было у военной разведки не только своего высшего учебного заведения, но даже нормальной разведывательной школы с двухлетним сроком обучения. У пехотинцев, кавалеристов, артиллеристов такие школы были, а у разведчиков не было. И все попытки Берзина создать такое учебное заведение, которое готовило бы специалистов и для мирного времени, и для будущей войны, натыкались на равнодушие наркома, а может быть, и на его безразличие. Не ценил Ворошилов разведку и не понимал ее значение в укреплении обороноспособности страны.