Сталин и Мао(Два вождя)
Шрифт:
Мао Цзэдун не желал соглашаться с тем, чтобы в произведениях искусства в СССР китайцев изображали следующими за их советскими товарищами. Сталин же, как это вполне понятно, хотел, чтобы он и его силы играли главную роль везде, в том числе и в Китае; во всяком случае, чтобы именно такое представление воспитывалось у людей в СССР.
Столкновение мнений по этому вопросу было неизбежным следствием расхождений между Сталиным и Мао Цзэдуном по существу взаимоотношений наших двух стран.
СООТНОШЕНИЕ ВАЛЮТ И РЕАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР ОТНОШЕНИЙ
Сталин и Мао Цзэдун достигли в начале 1950 года согласия по ряду вопросов. Интересы обеих наций заставили их пойти на заключение договора и нескольких соглашений.
При этом в тех случаях, когда речь шла о совершенно конкретных материальных интересах
Одним из таких конкретных, но весьма важных вопросов был вопрос о соотношении валют. У Сюцюань в этой связи писал: «На этот раз как только приступили к практическим вопросам, имеющим отношение к интересам обоих государств, переговоры сразу же стали не такими успешными и гармоничными. По целому ряду вопросов стали возникать разногласия и споры, и среди них наиболее важным оказался вопрос о валютах двух государств, а именно — как правильно определить соотношение между “жэньминь би” (“народной банкнотой” КНР. — Ю. Г.) и советским рублем…Советские деятели стремились, опираясь на свою силу, оказать на нас давление, курс своего рубля они определяли очень высоко, а курс нашего “жэньминь би” сравнительно низко. Мы по этому поводу представили свои соображения, не совпадающие с их мнением, но они упорно придерживались своей позиции, что вызвало споры между сторонами; и все те из нас, кто принимал участие в переговорах, отнюдь не испытывали радости. Однако, принимая во внимание обстановку того времени, действительно вести дело к ссоре представлялось не очень выгодным. В конце концов, после того, как мы обратились к внутригосударственным инстанциям за указаниями и получили их согласие, нам ничего не оставалось делать, как идти на уступки и компромиссы, и фактически соотношение валют двух государств было определено в условиях относительного неравноправия. В ходе этих споров мы в полной мере ощутили великодержавный шовинизм и национальный эгоизм, существующие в Советском Союзе, когда во имя интересов собственной страны они навязывают свою волю другим и не считаются с интересами других стран, пусть даже это будет братское государство, с которым они поддерживают отношения сердечной дружбы. Советский Союз впоследствии превратился в агрессивную, экспансионистскую сверхдержаву и на международной арене стал проводить гегемонизм, причем это не было случайным, поскольку первые признаки этого существовали еще в период Сталина. В начале 50-х годов, хотя в ходе усиленной пропаганды на все лады проповедовалась великая и нерушимая дружба между двумя странами — Китаем и Советским Союзом, в действительности уже возникли некоторые неприятные явления, которые закладывали семена разрыва отношений между двумя государствами».
Давая общую оценку советско-китайским отношениям в начале 50-х годов, то есть в тот период, когда во главе своих партий и государств находились Сталин и Мао Цзэдун, У Сюцюань писал: «Наши отношения с Советским Союзом в то время были в целом равноправными и взаимовыгодными, но одновременно с этим если говорить о дружбе, то она не обходилась без противоречий, а если говорить о единении, то оно не обходилось без борьбы».
И далее: «Вообще говоря, китайско-советские отношения в начале 50-х годов все еще были отношениями сплоченности и дружбы, однако уже тогда существовали факторы разногласий и разрыва».
Вполне очевидно, что между Сталиным и Мао Цзэдуном имелись существенные расхождения во взглядах на двусторонние советско-китайские отношения.
С точки зрения Сталина, во взаимоотношениях двух коммунистических партий (ВКП(б) и КПК) и руководимых ими государств (СССР и КНР) следовало бы исходить из того, что эти отношения в обоих случаях с образованием КНР начинаются как бы с чистой страницы; при этом ни один из нынешних партнеров не несет ответственности за предыдущую историю двусторонних отношений, хотя извинения частного порядка и могут быть принесены. Далее, Сталин полагал, что если уж руководители материкового Китая провозгласили свое намерение идти по пути социализма, если уж Компартия Китая является правящей политической партией в стране, то у такого китайского государства не только не может быть никаких серьезных вопросов к СССР и его политике, касающихся прошлого
В истории отношений двух наций в 1949 году возникла ситуация, в определенном смысле сходная с той, которая уже была в их отношениях после появления советской России в 1917 году. Тогда советская сторона (Ленин) тоже попыталась исходить из того, что отношения между советской Россией и китайским государством начинаются с новой страницы на том основании, что Советское государство не отвечает за политику прежней России и что существует такая общая надежная и прочная основа наших отношений, как классовая солидарность советских и китайских трудящихся.
У китайских партнеров взгляд на ситуацию был несколько иным. Они не стремились начинать писать историю отношений с чистой страницы, но всегда подчеркивали, что в истории двусторонних связей существуют нерешенные вопросы. Кроме того, Мао Цзэдун в 1949 году полагал, что Сталин намеренно не придает должного значения победе компартии в материковом Китае, а также тому факту, что эта победа достигнута главным образом благодаря собственным усилиям Киткомпартии. Национальные и личные амбиции лидеров двух партий и стран приходили при этом в столкновение. Разногласий было довольно много. Они были следствием взаимного непонимания сторон.
Действительно существовали вопросы, которые остались от прошлого и которые нужно было либо решать, либо договориться о том, чтобы отложить их решение. Однако такого рода переговоры тогда не имели и не могли иметь места. Слишком разными были представления сторон: каждой о себе и о партнере.
В 1949 году Сталин намеренно преувеличивал тезис о дружбе между СССР и КНР, а Мао Цзэдун намеренно преувеличивал тезис о противоречиях и борьбе между ними. Что же касается противоречий, то они существовали и объективно, и в миропредставлениях и обеих партий, и обоих народов, и обоих государств, и обоих лидеров. Однако объективно существовавшие противоречия можно было разрешить либо договориться о том, чтобы отложить их решение на исторически длительный срок. К сожалению, дело было, прежде всего, в том, что неразрешимый характер носили субъективные и временные противоречия, то есть противоречия между Сталиным и Мао Цзэдуном, между их взглядами и миропредставлениями. Значительную часть таких противоречий составляли претензии на руководящее положение, на власть; другая их часть представляла отражение в мышлении каждого из лидеров интересов обеих стран и народов, обеих партий. Здесь зачастую имело место сочетание объективно существовавших вопросов и ошибочных мнений, искусственно создававшихся обоими лидерами проблем.
Предстояли годы урегулирования позиций обеих сторон. Путь к этому был непростым. На этом пути постоянно возникали те или иные трудности.
СИНЬЦЗЯНСКАЯ НЕФТЬ
С одной стороны, в первые годы существования КНР отношения между СССР и КНР были широкими и тесными. По подсчетам У Сюцюаня, в первой половине 50-х годов КНР заключила с Советским Союзом и странами Восточной Европы свыше 110 различных соглашений, в то время как со всеми остальными государствами не более двух-трех десятков соглашений.
С другой стороны, по словам того же У Сюцюаня, «именно в то время, однако, у нас с Советским Союзом не по всем вопросам всегда существовало такое полное единодушие, неизбежно наряду с этим возникали определенные разногласия. Так, например, в китайско-советской акционерной нефтяной компании в Синьцзяне Советский Союз в одностороннем порядке выступил с требованием расширить границы районов, где велась разведка нефтяных месторождений. В соответствии с соглашением капиталовложения в участки нефтяных месторождений производит наша страна, поэтому, если расширить границы нефтяных месторождений, это будет равнозначно тому, чтобы наша страна увеличила свои капиталовложения в них, а СССР соответствующим образом также должен был бы дополнительно поставить оборудование для нефтяных промыслов. Мы вместе с товарищем Ван Чжэнем, ответственным за работу в Синьцзяне, поставили этот вопрос перед послом СССР, но они тем не менее не собирались увеличивать поставки оборудования, а стремились всего лишь к тому, чтобы мы в одностороннем порядке расширили границы нефтяных месторождений. Мы, само собой разумеется, не могли пойти на это и вели дела, твердо придерживаясь принципов соглашения».