Сталин и Мао(Два вождя)
Шрифт:
Китай до сих пор, особенно при Мао Цзэдуне и его последователях и сторонниках, никак не может понять, что одно дело — говорить о близком соседстве с корейцами и о нерасторжимости исторических связей между народами, и совсем другое — уважать полную независимость и суверенитет корейцев, ни в коем случае не вмешиваться во внутренние дела корейцев. А Мао Цзэдун исходил из того, что он не только имеет исторические основания для такого вмешательства, но и обязан это делать; он видел себя как политика, который должен выполнить общий долг перед китайцами и корейцами (к тому же в некотором смысле Мао Цзэдун полагал, что корейцы, как ни крути, исторически не отдельная самостоятельная нация, а часть единой китайской нации, часть, которую временно отнесло в сторону). Иначе говоря,
Корейская война, начатая Ким Ир Сеном и активно поддержанная Мао Цзэдуном, была, с их точки зрения, продолжением взаимоотношений между Китаем и Кореей с древних времен.
Сталин при всем при том, что он действительно несет ответственность за попустительство и даже, пусть в определенной степени пассивное, содействие подготовке и началу войны в Корее, все-таки оставался на вполне определенной позиции: он не мог допустить прямого втягивания своего государства в эту войну. Колебания здесь у него были, но они оказались временными, даже кратковременными, и скорее эмоциональными. Возможно, высказывания Сталина о возможности и вероятности большой войны в союзе с Мао Цзэдуном против США, были сделаны им и для того, чтобы крепче привязать к себе Мао Цзэдуна и идейно, и материально. Сталин оказался под своего рода определенным нажимом Мао Цзэдуна и Ким Ир Сена и был вынужден согласиться на корейскую войну.
Представляется необходимым обратить внимание на одну из сторон отношения Сталина к прямым исполнителям его воли в Корее — военным советникам. С одной стороны, Сталин ценил их опыт и военное мастерство, использовал их для решения своих политических задач; институт военных советников был привычным для Сталина в этом регионе. И в общем-то, генералы работали во всю мощь, применяя опыт Великой Отечественной и Второй мировой войны. С другой стороны, Сталин резко осаживал их, напоминая о том, что существуют интересы своего государства, воля Сталина, и все военные советники, и посол СССР в КНДР, то есть, по сути дела, главный военно-политический советник Сталина при Ким Ир Сене, должны были исходить из того, что они служат не какому-то иному государству, а государству Сталина.
Об этом надо сказать потому, что зачастую при службе в Китае, в странах этого региона и при Сталине, и после, вплоть до настоящего времени, чиновникам нашего государства приходится выбирать: или, рекомендуясь единственными специалистами, действительно понимающими китайцев, фактически занимать позиции адвокатов или сторонников, скажем, Пекина или Пхеньяна и представлять дело таким образом, что интересы своей страны они, дескать, лучше всего защищают тогда, когда во всем идут навстречу пожеланиям руководителей страны пребывания, даже в ущерб интересам своей родины, или отстаивать интересы своего отечества, что весьма часто вызывает недовольство властей страны пребывания, которое те умело доводят до руководителей нашей страны, вследствие чего эти руководители, обычно не разбираясь глубоко, скажем, в проблемах русско-китайских отношений или русско-корейских отношений, идя по наиболее простому пути, разрушают карьеру преданных посланцев своего отечества в соседней стране, отзывают их на родину и идут на очередные уступки руководителям соседней страны, ущемляя немедленно или в исторической перспективе интересы своего народа и страны.
Важным представляется и то, что весьма активная фаза подготовки корейской войны пришлась на те месяцы, когда Мао Цзэдун находился в Москве в конце 1949-го — начале 1950 года. Может быть, когда-то обнаружатся и архивные материалы, которые позволят больше узнать о беседах Сталина и Мао Цзэдуна на эту тему. Ведь корейская война началась всего четыре месяца спустя после подписания советско-китайского договора 1950 года в Москве и началась в условиях оформившегося юридически
Пока нет значительных сведений и о том, как развивались контакты Мао Цзэдуна и Ким Ир Сена по этому вопросу. А это также со временем может внести довольно существенные штрихи в общую картину развития событий.
Наконец, еще одним уроком корейской войны мопио бы служить понимание того, что существуют, в том числе в отношениях нашей страны с Китаем, такие проблемы, которые целесообразно было бы рассматривать следующим образом: если предпринимались попытки решить, в том числе и с помощью силы, некие проблемы в двусторонних отношениях, но эти попытки не привели к успеху, то следовало бы отложить решение такого рода проблем на неопределенно длительное время, заморозить на века, до той поры, пока иные поколения, может быть, будут способны найти решение этих проблем; во всяком случае, метод бессрочных мирных переговоров, своего рода забвения проблем, при том условии, что историческая ненависть в поколениях новых людей не подогревается с первых лет обучения в школах и в сочинениях политиков и ученых, существует и может оказаться наиболее приемлемым в такого рода обстоятельствах. Как говорится, лучше пусть дипломаты бесконечно скрипят перышками, чем будут говорить артиллерийские орудия.
Из сказанного ранее можно сделать вывод о том, что Мао Цзэдун в 1949–1950 годах, накануне прихода к власти и сразу же после этого, дважды предпринимал попытки втянуть нашу страпу, Сталина в новую мировую войну.
В первый раз, желая привлечь Сталина к участию в подготовке высадки войск на Тайване. Во второй раз, рассчитывая, что ему удастся столкнуть нашу страну с США в войне на Корейском полуострове.
В обоих случаях это Мао Цзэдуну не удалось. Здесь проявилось принципиальное различие между Сталиным и Мао Цзэдуном в подходе к вопросу о войне.
Мао Цзэдун стремился ввязываться в авантюры, провоцировать нашу страну на военное столкновение с США.
Сталин после окончания Великой Отечественной войны и Второй мировой войны на Дальнем Востоке, исходил из необходимости сохранять мир для нашей страны и никоим образом не допускал ее вовлечения в новую мировую войну.
Мао Цзэдун в этих случаях лишний раз предстал в роли тирана, готового жертвовать жизнями людей и своей, и нашей страны.
ПОСМЕРТНАЯ ОЦЕНКА СТАЛИНА И МАО ЦЗЭДУН
Хрущев вспоминал: «На XX съезде КПСС мы осудили Сталина за его эксцессы, за то, что он произвольно репрессировал миллионы честных людей, и за его единоличное правление, которое нарушало принципы коллективного руководства. Сначала Мао Цзэдун оправдывал нас, когда мы осуждали Сталина за превышение им власти. Он сказал, что решения, принятые на XX съезде партии, показали великую “мудрость”.
В определенном смысле Мао был прав, выступая за то, чтобы не недооценивать роль известных людей в руководстве, которые настаивали на том, чтобы выставлять на всеобщее обозрение преступления эры Сталина. Сохранять молчание в отношении злоупотреблений Сталина, на чем настаивали Ворошилов, Молотов и Каганович, было бы неправильно. Однако какую бы мудрость мы ни проявили на XX съезде партии, это была не наша мудрость — это была мудрость Ленина, к источнику которой мы, выражая нашу преданность, приникли вновь. Отдавая нам всю заслугу, Мао просто пытался привлечь нас лестью на свою сторону.
Мао тут же начал перечислять свои собственные жалобы на Сталина. Например, он упрекал Сталина в том, что тот поддерживал Чан Кайши. Он привел конкретные доказательства того, что Сталин наносил ущерб интересам КПК. Я не помню точного содержания, но мне помнится, что Мао ссылался на некие письма, которые Сталин посылал Чан Кайши. Мао также осудил Сталина за непонимание характера китайской революции. Более конкретно, Мао сказал, что Сталин недооценивал и, следовательно, ограничил революционный потенциал китайского рабочего класса.