Сталин и органы ОГПУ.
Шрифт:
На следующий день после падения Киева я зашел к Поскрёбышеву и узнал, что Сталин находится вне себя от катастрофы на Юго-Западном фронте.
— Только что состоялся крупный разговор Сталина с Хрущевым, — сказал Поскребышев. — Сталин прямо заявил Хрущеву, что за безрассудные действия тот заслуживает отдачи под суд Ревтрибунала.
— Но я думаю, — добавил Поскребышев, — до этого дело не дойдет.
— Значит, Сталину сейчас не до моих документов? — спросил я. Поскребышев зашел в кабинет Верховного и, вернувшись, сказал:
— Заходи,
Я вошел в кабинет и сразу же подошел к столу, над которым наклонился Сталин, рассматривая карту Юго-Западного фронта.
— Если все подготовлено правильно, давайте, подпишу, — сказал Сталин, чуть взглянув на меня, и стал читать проект постановления ГКО.
В это время вошел Поскребышев и доложил, что у телефона маршал Тимошенко.
Сталин поднял телефонную трубку и сразу же спросил, как идет отход войск на новые рубежи.
Я стоял очень близко по ту сторону Сталина, с которой он держал у уха трубку. Тимошенко говорил своим зычным голосом, и мне почти все было хорошо слышно.
— Нормально, — прозвучал в трубке голос маршала.
— Потери?
— Отходим с боями, а потому и потери есть.
— Бессмысленной отваги не допускайте, с вас хватит!
— Не понимаю.
— Тут и понимать нечего. У вас иногда проявляется рвение к бессмысленной отваге. Имейте в виду: отвага без головы — ничто.
— Выходит, что я, по-вашему, только на глупости способен?
— О, не перевелись, оказывается, еще рыцари! Загубленных талантов не бывает…
— Я вижу, вы недовольны мной, — слышался густой бас Тимошенко.
— А я вижу, вы слишком раздражены и теряете власть над собой.
— Раз я плохой в ваших глазах, прошу отставку.
Сталин отставил от уха трубку и сказал про себя:
— Этот черт орет во всю грудь, и ему в голову не приходит, что он буквально оглушил меня. Что? Отставку просите? Имейте в виду, у нас отставок не просят, а мы их сами даем…
— Если вы находите — дайте сами.
— Дадим, когда нужно, а сейчас советую не проявлять нервозности — это презренный вид малодушия.
Наступила небольшая пауза, потом послышался голос Тимошенко:
— Извините, товарищ Сталин, погорячился.
Тимошенко знал, конечно, что Сталин открыто, иногда
беспощадно и очень жестко бичевал работников за промахи и проступки. Он указывал на допущенные ошибки, промахи в работе. Это помогало скорее их исправлять, учило людей критически оценивать свои поступки. Эта черта Сталина хорошо была известна многим. Его критика, резкие слова, ядовитые пословицы, к которым он часто прибегал, как правило, не обижали критикуемых, а, наоборот, подталкивали к исправлению ошибок.
Сталин понимал, что время было напряженное, нервы у товарищей часто были на пределе. Случалось, в пылу раздражения или под влиянием острой минуты тот или иной руководитель вспылил. Сталин с пониманием относился к таким «взрывам» и нередко своим спокойствием охлаждал пыл не в меру горячих сотрудников. Но, пожалуй, более часто он не только
Когда пыл прошел, Тимошенко спокойно, по-деловому доложил, на какой рубеж он отводит войска. В конце разговора Сталин сказал:
— Завтра снова информируйте меня лично.
Он в беспокойстве прошелся по кабинету. Чувствовалось, что переживает за резкий разговор с маршалом, на которого явно сорвал свою досаду за провал. Сталин молча подписал проект постановления и кивнул мне, что можно уходить.
Придя к себе, я долго оставался под впечатлением этого резкого разговора.
Приведу другой пример. Он связан с началом операции «Тайфун» (30 сентября — 2 октября) под Вязьмой и Брянском, когда в результате тяжелого и неожиданного удара противника значительная часть соединений Западного, Резервного и Брянского фронтов оказалась в окружении.
Когда я зашел в приемную Сталина, то застал Поскрёбышева в сильном смятении. Он держал телефонную трубку и буквально кричал:
— Ну, когда же вы разыщите его, черт вас побери?
Раздался звонок от Сталина.
— Ну, зайди, — мотнул головой Поскребышев.
Я тихо вошел в кабинет и остановился, не проронив ни звука. Сталин ходил поспешно по кабинету с растущим раздражением. По его походке и движению чувствовалось, что он находится в сильном волнении. Сразу было видно, что он тяжело переживает прорыв фронта и окружение значительного числа наших дивизий. Это событие просто ошеломило его.
— Ну и болван, — тихо произнес Сталин. — Надо с ума сойти, чтобы проворонить… Шляпа!
Я никогда не забуду этой картины: на фоне осеннего, грустного пейзажа умирающей природы бледное, взволнованное лицо Сталина. Кругом полная тишина. Через открытую настежь форточку проникали холодные струи воздуха.
Пока я молча стоял, зашел Поскребышев и доложил:
— Командующий Конев у телефона.
Сталин подошел к столу и с яростью снял телефонную трубку.
В командующего летели острые стрелы сталинского гнева. Он давал не только порцию «проборки», но и строгое предупреждение, требовал беспощадно биться и добиться вывода войск из окружения.
— Информируйте меня через каждые два часа, а если нужно, то и ещё чаще. Время, время дорого!
Затем Сталин соединился с членом Военного совета Западного фронта Н. А. Булганиным и тоже набросился на него. Булганин стал объяснять причины этого чрезвычайного происшествия. Он (как мне потом стало известно лично от самого Булганина) докладывал Сталину, что «ЧП» произошло из-за того, что командование Резервного фронта «проморгало» взятие противником Юхнова. Командующий войсками Резервного фронта маршал С. М. Буденный узнал о захвате немцами Юхнова только на второй день, и то из переговоров с Булганиным. В то же время Булганин доложил Сталину, что имели место большие промахи и со стороны командования Западного фронта.