Сталин и писатели Книга третья
Шрифт:
Сталин был глух к внутренней логике и эмоциональному смыслу художественного образа. (Мы уже видели это на примере его неуклюжей попытки разобрать рассказ Горького «Кирилка» и на примере его истолкования рассказа Эренбурга «Ускомчел».) Но по какому-то странному влечению (по закону контраста, что ли?) он любил — надо, не надо — обращаться в своих выступлениях к самым разным художественным текстам — то апеллируя к ним для подкрепления и подтверждения какой-нибудь своей мысли, то просто упоминая, то цитируя и почти всегда с явным удовольствием на этих упоминаниях и цитатах надолго задерживаясь.
Например, вот так:
В одной из своих сказок-рассказов
Мне кажется, что господа из «Дойче Дипломатиш-Политише Корреспонденц», как две капли воды, похожи на щедринского бюрократа. (Общий смех, одобрительные аплодисменты)
В том же докладе, заговорив о буржуазных критиках гкта новой советской Конституции, он вдруг сказал:
Нельзя не вспомнить по этому случаю дворовую «девчонку» Пелагею из «Мертвых душ» Гоголя.
На самом деле совершенно очевидно, что, говоря об этих, он их назвал, «горе-критиках», гоголевскую «девку Палашку» вспоминать было совсем не обязательно. Но в этом сталинском «нельзя не вспомнить» проявилась не только его стилистическая зависимость от прочно въевшихся в его речь казенных, канцелярских стилистических оборотов, но и это его загадочное влечение к таким вот литературным виньеткам.
Это странное его влечение к «художественным текстам» в несколько неожиданной форме выразилось и в его желании время от времени получать рифмованные (почему-то непременно рифмованные!) послания от выражающих ему любовь и преданность населяющих нашу многонациональную страну народов.
Одним из самых выдающихся мастеров, которым время от времени поручалось сочинение таких писем, был Семен Израилевич Липкин.
Он любил рассказывать, как это происходило.
Начиналось обычно с того, что Усман Юсупов — тогдашний Первый секретарь ЦК КП(б) Узбексистана — говорил ему:
Отэц соскучил. Давно п'сма не получал...
Это значило, что пришла пора сочинять очередное письмо узбекского народа «отцу народов», великому Сталину. Далее следовали некоторые указания и пожелания:
Будешь отцу п'смо писать, вставь побольше п'словиц. Отэц любит п'словиц.
Вот так же, наверно, и Поскребышев — или еще кто-нибудь из тех, кто давал указания референтам, готовившим материалы для какого-нибудь очередного доклада Сталина, — напутствовал их:
Не забудьте
Впрочем, и народными пословицами и поговорками Сталин тоже любил уснащать свои речи. Не меньше, чем цитатами из художественных произведений. Например, вот так:
...факты, как говорят, упрямая вещь. Господа из германского официоза могут сказать, что тем хуже для фактов. (Общий смех.)Но тогда им можно ответить словами известной русской поговорки: «дуракам закон не писан». (Веселый смех, продолжительные аплодисменты.)
Еще одна деталь из рассказов С.И. Липкина о том, как сочинялось какое-нибудь очередное «Письмо узбекского народа товарищу Сталину».
Перед публикацией его в «Правде» текст посылался адресату, и тот нередко слегка проходился по нему своим редакторским карандашом.
И вот однажды был такой случай. В письме говорилось:
Вы землю крестьянам отдали навеки, За что говорят вам спасибо узбеки.Сталин поправил: вместо «навеки» написал: «навечно».
Показывая Липкину контрольную газетную полосу с личной правкой вождя, Мехлис (тогдашний редактор «Правды») великодушно разрешил ему взять ее себе на память. Поглядев на замененное слово, Липкин с сожалением заметил, что пропала рифма. И тут же выразил готовность исправить этот огрех. Скажем, так:
Вы землю крестьянам отдали навечно, За что говорим вам спасибо сердечно.Мехлис в ответ холодно осведомился:
— Вы идиот? Или притворяетесь?
О таком же пренебрежительном отношении Сталина к рифме рассказывает Сергей Михалков, вспоминая о том, как Сталин редактировал сочиненный им (вдвоем с Эль-Регистаном) первоначальный текст нового советского гимна.
Начинался он у них так:
Свободных народов Союз благородный Сплотила навеки великая Русь. Да здравствует созданный волей народной Единый, могучий Советский Союз.На этот раз вторгаться в текст так грубо, как он это позволил себе в случае с «Письмом узбекского народа», Сталин не стал. Он ограничился лишь тем, что сделал — на полях стихотворного текста — два замечания. Против слов «Союз благородный» поставил знак вопроса и написал: «Ваше благородие?» Против слов «волей народной» тоже стоял вопросительный знак и такая же ироническая реплика: «Народная воля?»
Авторы, разумеется, тут же учли волю вождя. В исправленном виде четверостишие выглядело так:
Союз нерушимый республик свободных Сплотила навеки великая Русь. Да здравствует созданный волей народной Великий, могучий Советский Союз.Рифма, конечно, пострадала. «Свободных — народной» — рифма плохая. Строго говоря, это даже и не рифма. Зато исчезла покоробившая вождя ассоциация с «вашим благородием» и еще более неприятное напоминание о террористах-народовольцах.