Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

Батлер Сьюзен

Маршалл был уверен, что для победы над Гитлером необходимо сформировать группировку войск союзников в Англии, переправить ее через Ла-Манш, вторгнуться во Францию и организовать наступление на Берлин. По его мнению, это был кратчайший путь, способный привести к наименьшему количеству жертв. Военный министр Генри Стимсон был с этим согласен. Рузвельт полностью поддержал этот план, получивший кодовое название «Оверлорд», который находился на этапе планирования в течение двух лет. Сталина уверили в том, что он будет осуществлен в 1942 или 1943 году.

Черчилль же, напротив, как говорится, в лучшем случае был равнодушен к идее организации операции по высадке десанта на другом побережье Ла-Манша. Он желал вести наступление через Балканы. Кроме того, по утверждению врача Черчилля, который являлся его доверенным лицом, премьер-министра Великобритании преследовали воспоминания о битве на Сомме в период Первой мировой войны, в ходе которой погибло так много британских солдат.

Когда, наконец, начальники штабов провели

в Каире совещание без президента и премьер-министра, предметом их переговоров была почти исключительно война в Азии. Генерал Исмей пожаловался на то, что «не было времени достичь соглашения относительно четкой позиции, которой следовало придерживаться с русскими по вопросу об открытии “второго фронта” в Европе» [63] . Это было планом Рузвельта. Окружение президента научилось этой тактике у своего босса. Он всегда прибегал к ней, когда хотел пресечь дебаты так, чтобы это не бросалось в глаза, и достичь договоренности при наличии разногласий. Он просто упреждал разговор на какую-либо тему либо предлагал новую тему для беседы. Он мог на совещании или встрече тянуть время, болтать о разных вещах, рассказывать различные истории – с тем чтобы решение принималось в последние минуты. Затем, из-за отсутствия времени, решение, которого он добивался, даже если оно было непопулярным или неожиданным, уже не могло быть оспорено.

63

Ismay, Memoirs, 337.

Черчилль пытался скрыть от Гопкинса отсутствие у себя энтузиазма относительно плана высадки морского десанта после форсирования Ла-Манша, но он не был в этом достаточно искусен.

– Уинстон сказал, что он на все сто процентов за «Оверлорд». Но крайне важно вначале захватить Рим, а затем мы обязаны отвоевать и Родос, – с насмешкой отметил Гопкинс за два дня до того, как они должны были прибыть в Тегеран [64] .

Гопкинс, вероятно, не был бы удивлен, узнав, что британский план, согласно генерал-майору сэру Джону Кеннеди, помощнику начальника Имперского генерального штаба Великобритании, заключался в следующем: «Продолжить наступление в Италии для увеличения масштабов помощи партизанам на Балканах, спровоцировать хаос, чтобы содействовать отрыву балканских стран от Германии и вступлению в войну Турции, и обеспечить отсрочку операции «Оверлорд» [65] . (Кеннеди в последующем напишет: «Я думаю, можно было не сомневаться, что будь у нас такая возможность, высадки войск во Франции в 1944 году не было бы».)

64

Moran, Churchill at War, 159.

65

Дневник генерал-майора сэра Джона Кеннеди, цитируется по изданию: Pogue, Organizer of Victory, 300–301.

Черчилль постоянно и настойчиво выступал против операции «Оверлорд» и по другой причине: он не доверял Сталину. Как он объяснил Гарриману в начале года, «неослабевающее давление Сталина, добивавшегося открытия “второго фронта” в 1943 году, связано с его планами относительно Балкан. Разве существует более удобный способ удержать западных союзников от развертывания войск на Балканах, чем вынудить их увязнуть в длительных и кровопролитных сражениях в Западной Европе?»

До сих пор его усилия по переносу сроков операции «Оверлорд» были достаточно эффективными. Его упорное стремление выработать и согласовать противоречивые военные планы на самом деле являлось тактическим ходом, попыткой развязать военные действия, в которых были бы задействованы союзные войска и необходимые десантные корабли (строго говоря, где угодно), чтобы эти силы и средства уже не могли принять участия в десантной операции на Ла-Манше.

Рузвельт, уже привыкший к спорам с Черчиллем, покинул Каир в хорошем настроении. Тем не менее он был настороже, и это явствовало из той записки, которую он направил своему секретарю Грейс Талли на следующий день после Дня благодарения: «Конференция проходит довольно хорошо, моя роль заключается в миротворчестве. Я видел пирамиды и стал близким другом Сфинкса. Конгрессу следовало бы с ним познакомиться» [66] .

Все это являлось подготовкой к Тегерану.

Президент не знал, где он будет жить в Тегеране и как долго он там останется: и то и другое зависело от Сталина. Стремясь проявить максимум гостеприимства, с тем, чтобы у Сталина не появилось мотивов уклониться от встречи, он переступал границы осторожности. Утром 22 ноября, в понедельник, прибыв в Каир, Рузвельт направил Сталину сообщение о том, что он мог бы прибыть в Тегеран 29 ноября и готов «остановиться на срок от двух до четырех дней, в зависимости от того, на какой срок Вы сможете оторваться от исполнения Ваших неотложных обязанностей» [67] . Затем он обратился к Сталину с просьбой дать знать, «какой день Вы хотите установить для встречи» и отметил,

что советская и британская дипломатические миссии в Тегеране были расположены близко друг от друга, «в то время как моя миссия находится от них на некотором расстоянии», что означало, что они «подвергались бы ненужному риску», отправляясь на заседания и возвращаясь с них. В конце своего послания Рузвельт задал, казалось бы, случайный, но острый вопрос, зондируя возможность быть приглашенным в российское посольство в качестве гостя Сталина. «Где, по Вашему мнению, мы должны жить?» – спросил он.

66

Tully, F.D.R.: My Boss, 270.

67

Franklin Delano Roosevelt to Stalin, Nov. 22, 1943, Susan Butler, My Dear Mr. Stalin, 186.

Это была очаровательно дерзкая стратегия: продемонстрировать свою веру в Сталина, изъявив готовность предоставить себя в его распоряжение в надежде как можно быстрее завоевать его доверие. Он мог бы, конечно, остановиться в британском посольстве, если бы это определялось лишь соображениями безопасности. Черчилль уже обратился к нему с соответствующей просьбой и был бы крайне рад, если бы Рузвельт согласился. Но поскольку Франклин Д. Рузвельт намеревался предстать перед Сталиным как исключительный и достойный доверия руководитель, а Америку представить в качестве основной движущей силы в мире, он хотел быть уверенным в том, что он воспринимается как полностью самостоятельная личность, – и поэтому отказался. Он не хотел, чтобы премьер-министр Великобритании, бывший министр по делам колоний самой большой колониальной империи в мире, повис бременем у него на шее. Вот почему Рузвельт начал «дистанцироваться» в Каире от англичан, уведомив их тем самым о том, что он желает иметь свободу действий в Тегеране. Такое поведение доставило Черчиллю немалую душевную боль.

* * *

Команда президента прибыла в аэропорт «Каир-Западный», дождалась, пока не рассеялся последний туман, и в семь утра с минутами взлетела. Майор Брайан на этот раз преодолел, направляясь на восток, к Тегерану, тысячу триста миль. Он пролетел над Суэцким каналом и сделал, снизившись, два круга над Иерусалимом, чтобы Рузвельт мог увидеть достопримечательности. Они миновали Вифлеем, Иерихон, реку Иордан, Мертвое море, пролетели над пустыней, которой была Палестина, и, продолжая путь на восток, снизились, оказавшись над реками Тигр и Евфрат. Затем Брайан повернул на северо-восток, покружил над Багдадом и направился к Ирану. Находясь в воздушном пространстве Ирана, они видели товарные составы с американскими поездными бригадами, которые доставляли по Трансиранской железной дороге грузы по программе ленд-лиза, а также американские и британские конвои, также перевозившие американские грузы по автомагистрали Абадан – Тегеран в рамках ленд-лиза. Их путь начинался в Басре в зоне Персидского залива и завершался в Тегеране. Через Иран в Россию ежемесячно перевозилось более ста тысяч тонн грузов.

Тегеран, столица Ирана, расположен в южных предгорьях горного массива Эльбурс, который тянется параллельно Каспийскому морю и имеет высоту почти шесть тысяч метров.

В январе, когда они собирались попасть на конференцию в Касабланке, перелетев через Атласские горы, Росс Макинтайр хотел, чтобы Рузвельт, который страдал от хронического синусита, надел кислородную маску. Опасаясь, что президент откажет ему в этой просьбе, Макинтайр прибег к хитрости: он заручился поддержкой адмирала МакКри, попросив того надеть кислородную маску, после чего надел ее и сам. Он объяснил: «Если я предложу ему это, он наверняка откажется. Но если он увидит, что мы надели маски, он, возможно, последует нашему примеру» [68] . Хитрость удалась: Рузвельт надел свою кислородную маску, «и мы преодолели горы».

68

Sherwood, Roosevelt and Hopkins, 969.

Теперь, когда они приблизились к Тегерану и увидели горы, окружавшие город, Макинтайр был готов вновь воспользоваться кислородной маской, но идеальная видимость позволила Брайану остаться на высоте одной тысячи восьмисот метров и успешно провести свой самолет через извилистые горные перевалы.

Самолет приземлился на военном аэродроме Гейле-Морге, находившемся в советской военной зоне в восьми километрах к югу от города, в субботу, 27 ноября 1943 года, в три часа дня. Выйдя из самолета, президентская команда увидела, что поле было «усеяно» множеством самолетов американского производства, недавно прибывших по ленд-лизу, на фюзеляже каждого из них красовалась огромная, блестящая красная звезда.

Американская миссия была полностью готова к приему и размещению Франклина Д. Рузвельта и его команды. Американских дипломатов, в том числе посланника США в Иране Луиса Г. Дрейфуса, держали в неведении относительно предстоящей конференции до самого последнего момента. Дрейфус, вернувшись из поездки, обнаружил, что военнослужащие устанавливают в посольском комплексе новую телефонную систему, а на лужайке миссии – армейские палатки. Затем ему сообщили, что прибывает президент, который остановится в миссии, и что ему, посланнику, необходимо выехать.