Сталин и заговор военных 1941 г.
Шрифт:
Это убеждают нас в этом те, кто корректировал воспоминания Пономаренко, что, дескать, примите во внимание его, Павлова «положительные качества: военный опыт, большую энергию, безусловную честность». Трудно согласиться с мнением товарищей, что именно эти качества, особенно, безусловная честность, для командующего являются доминирующими. Но, тем не менее, такого замечательного человека, «по приказу Сталина», взяли и расстреляли. Обычно, как правило, добавляется, что «без суда и следствия». Но так, самочинно, именно Жуков и практиковал, а к нему, как всегда, претензий не имеется — время говорят, однако, было суровое. Понятно, что Сталин и Жуков, видимо, жили «в разные
Тут вот еще, какая тонкость. Нас же Жуков уверял, что, дескать, образована Ставка, во главе с маршалом Тимошенко, которая будет решать все военные вопросы. А академик Яковлев, в свое время даже представил документ, который, якобы, подтверждает достоверность сказанного Жуковым. Из документа явствует, что Сталин, по недосмотру или по каким иным причинам, но во главе Ставки утвердил именно Тимошенко, а себе там выделил «почетное место» рядового члена, чтобы, видимо, «избегать ответственности» за принятие решений. Так вот, почему-то получается, что с самых первых часов начала войны, Пантелеймон Кондратьевич обращается со всякого рода просьбами военного характера, не к Тимошенко, как к главному среди военных — Председателю Ставки, на тот момент, а к Сталину — рядовому члену этого органа. Почему? Наверное, потому, что Сталин на тот момент уже стал председателем ГКО и взял Ставку под свой контроль. Хотя и возвращение его в Кремль, как главы правительства, уже, само по себе играло существенную роль в принятии решений.
«Я хотел бы просить Вас товарищ Сталин», — заявил я, — прислать, в штаб фронта одного из авторитетных Маршалов Советского Союза, который, не будучи поглощен разрешением многочисленных текущих оперативных вопросов» изучил бы внимательно обстановку, продумывал бы неотложные мероприятия и подсказывал их командующему».
Сталин ответил: «Я уже думал об этом, и сегодня же к вам выезжает маршал Борис Михайлович Шапошников. Имейте в виду: это опытнейший военный специалист, пользующийся полным доверием ЦК. Будьте к нему поближе и прислушайтесь к его советам».
В тот же день, 22 июня, маршал Шапошников, прибыл в Минск…»
Это, те же самые блины, с той же самой сковородки. Состыковать информацию, изложенную в мемуарах Георгия Константиновича, с тем, что, якобы, вспоминает Пономаренко. По версии института Истории СССР, раз Хрущев встретил Жукова в Киеве, по просьбе Сталина, то надо, чтобы, якобы, Сталин проявил заботу и о Шапошникове, но только, через Пономаренко, чтобы не «выпячивать» заинтересованность встречи Жукова с Хрущевым. Поэтому, «Сталин» и идет на встречу «пожеланиям» Пономаренко: «…я уже думал об этом». Еще раз напоминаю, чтобы не забыли: время половина двенадцатого дня 22 июня, еще Молотов не выступал по радио, а «Сталин» только и обеспокоен нашими военными, откомандированными в западные округа. Так и просится, в качестве комментария, эпизод из к/ф «Место встречи изменить нельзя»: «…шлю тебе с ним, Анюта, живой привет, будь с ним ласкова, за добрые слова его одень, обуй и накорми — вечно твой друг». В нашем случае, можно было добавить, «товарищ Сталин».
Как помните, в главе о Главных направлениях я высказал предположение, что с Куликом заодно, могли отправить и Шапошникова. Но в Барановичи, думается, Борис Михайлович мог и не полететь, так как штаб округа остался в Минске. Во всяком случае, не факт, что Шапошников отражен у Пономаренко, именно 22 июня. Целесообразнее, в тот момент, было срочно создавать вторую полосу обороны восточнее Минска на Березине, что впоследствии и будет сделано.
Пономаренко в беседе с Куманевым «вспоминает» еще один разговор со Сталиным, теперь уже, от 23 июня 1941 года. Если Сталин появился у «Пантелеймона Кондратьевича» 22 июня в Кремле, то теперь ему никуда от этого «не деться». Обязан,
«В середине дня я позвонил Сталину и после краткой информации сообщил ему о нашем решении (ЦК КП(б)Б принял решение об эвакуации. — В.М.). Он удивился и спросил: Вы думаете, это надо делать? Не рано ли?»
Я ответил: «Обстановка сложилась такая, что в половине западных областей республики (в Брестской, Белостокской, Пинской, Барановичской) широкая эвакуация уже невозможна. Боюсь, что опоздание с этим для Минска и восточных областей станет непоправимым».
Подумав, Сталин сказал: «Хорошо, приступайте к эвакуации…»
Значит, 23 июня можно было позвонить Сталину в Москву, не дожидаясь его звонка, а ранее, 22 июня — ну, ни как нельзя было? Но, тогда получается, что и 23 июня Сталин находился на своем рабочем месте и, как видите, вел телефонные переговоры с Пантелеймоном Кондратьевичем. Впрочем, по «Журналу посещений…» Сталина в этот момент не было в Кремле. Может Пономаренко звонил ему на дачу?
Обратимся к работе доктора исторических наук Э.Иоффе «Эвакуация» размещенной на сайте www.minsk-old- k-2998new.com/mins. Текст приводится в сокращении. Используется только материал, перекликающийся с нашей темой.
«До сих пор в официальных изданиях проведение эвакуации в начальный период Великой Отечественной войны подается только как подвиг…
Так ли все было на самом деле? Вот мнение авторитетного белорусского исследователя, кандидата исторических наук, большого знатока архивных источников, лауреата Государственной премии Беларуси Г.Д.Кнатько:
«П.К.Пономаренко пишет в воспоминаниях, что 23 июня 1941 г. ЦК КП(б)Б пришел к выводу о необходимости начала частичной эвакуации и что, позвонив Сталину, он получил разрешение начать ее. Сопоставление мемуарных источников показывает, что власти 23 июня принимали все меры, чтобы не допустить паники, даже до использования силы вооруженных отрядов для борьбы с паникерами. Рабочие не имели права покидать предприятия, разговоры об эвакуации карались. Если допустить наличие решения об эвакуации, так оно было тайным, народ о нем не знал. Официально эвакуационная комиссия была создана 25 июня, когда руководство республики было в Могилеве, куда оно выехало вечером 24 июня после того, как целый день противник бомбил Минск».
(Примерно совпадает по датам: 25-го июня создана комиссия, а на следующий день, т. е. 26-го июня, до обеда Пономаренко мог звонить в Кремль. По «Журналу посещений…» в кабинете Сталина в этот день было оживление — В.М.).
В статье И.Ю.Воронковой “Минск 22–28 июня 1941 года” есть такие строки:
«…Что касается населения Минска в целом, вопрос о его эвакуации 23 июня не поднимался. В этот день автотранспортом из города выехали в основном лишь семьи командного состава ЗапОВО. Семьи руководства Белоруссии были направлены сначала на дачи ЦК и СНК, ставшие своеобразным сборным пунктом, а затем вывезены на восток…Тем не менее, обстановка ухудшалась с каждым часом.
Начать в таких условиях (речь идет о 25 июня 1941 г. — Э.И.) массовую эвакуацию из Минска предприятий, учреждений, населения было уже невозможно. Подвижные пути Минского железнодорожного узла оказались разрушенными, часть подвижного состава была уничтожена. В перерывах между бомбежками отряды из рабочих, служащих и студентов пытались восстанавливать железнодорожное полотно и взлетную полосу аэродрома. Гигантские усилия предпринимались железнодорожниками, чтобы сформировать хоть какие-нибудь составы из разномастных вагонов, стоявших на запасных путях…