Сталин и заговор военных 1941 г.

Мещеряков Владимир Порфирьевич

Кроме того, как прикажите понимать фразу, якобы, произнесенную маршалом Рыбалко: « Я не верю, что маршал Жуков — заговорщик». Значит, на Совете все же затрагивался вопрос о заговорщицкой сущности Георгия Константиновича? Интересно другое. Почему эту фразу оставили в воспоминаниях Жукова? Видимо решили, что мол, такая нелепица, как заговорщик, будет более сильно воздействовать на читателя, чем простое умолчание. Кому это может прийти на ум, подозревать маршала Победы в заговоре против Советской власти? Его! — в апреле 1945 года штурмом взявшего столицу поверженного врага! Быть такого не может!

Это я, уважаемый читатель,

написал, что Жуков обвинялся в заговоре против Советской власти. Советско-партийный официоз благоразумно перевел стрелки лично на Сталина. Дескать, Жуков, якобы, посягал на приоритет Сталина, как Верховного Главнокомандующего. Ну, и прочая подобная чепуха. Уж не для весомости ли аргументов, Георгий Константинович, пригласил с собой в компанию 74 генерала. Впрочем, почитайте подборку, где сам Жуков поясняет ситуацию по обвинению его, как заговорщика.

Упомянутый ранее историк В.Д.Соколов, приводит вот какую зарисовку из воспоминаний самого Жукова.

Дескать, «Сталин прямо однажды сказал (ему, Жукову), что они (Берия и Абакумов) хотели меня арестовать. Берия нашептывал Сталину, но последний ему прямо сказал: «Не верю. Мужественный полководец, патриот и — предатель. Не верю. Кончайте с этой грязной затеей».

Вообще, такое о себе сказать: «мужественный полководец, патриот» — ни каждый военный решится! Тем более написать! А здесь водопад скромности. Кто же, действительно, в таком случае поверит, что Жуков предатель? За такие «правдивые» слова о себе — еще одного ордена «Победы» не жалко!

У Константина Симонова тоже упомянуто о Жукове, как о заговорщике. Снова Георгий Константинович взвивается на дыбы, упоминая своих недоброжелателей.

«Берия с Абакумовым дошли до такой нелепости и подлости, что пытались изобразить меня человеком, который во главе этих арестованных офицеров готовил военный заговорпротив Сталина. Но, как мне потом говорили присутствующие при этом разговоре люди, Сталин, выслушав предложение Берии о моем аресте, сказал:

— Нет, Жукова арестовать не дам. Не верю во все это. Я его хорошо знаю. Я его за четыре года войны узнал лучше, чем самого себя.

Так мне передали этот разговор, после которого попытка Берии покончить со мной провалилась».

Как и у Соколова, здесь Жуков тоже вовсю расхваливает самого себя. Выясняется, что Сталин, оказывается, не в полном объеме был знаком с самим собою, особенно в период войны. Жаль, что бумага терпит все, что ни напишешь на ней.

Сталину «охотники» докладывают, что Жуков, лично, во главе заговора против него, а тот руками машет: «Не верю во все это. Я его хорошо знаю. Он мне часто очень вкусные горячие пирожки приносил в Кремль, которые ему бабушка пекла. Не может он быть серым волком? Он самая настоящая Красная Шапочка, только в мундире маршала!». Так и не дал «охотникам» стрельнуть по «лесному разбойнику». А то бы, кремлевская история могла бы иметь совершенно другое окончание.

Сталину, в описании Симоновым, все это простительно, тем более что сказано со слов Жукова. Но серьезному читателю, думается не надо объяснять, что Кремль — это не домик в лесу из сказки Шарля Перро.

И в данном сюжете, как видите, снова присутствуют Берия с Абакумовым. Серьезные люди из серьезных ведомств. Вроде бы, послевоенные события. Однако наш герой лукавит по поводу офицеров.

Речь шла о генералах, а это, как понимаете, не одно и то же. Но, видно писателя Симонова в 50-х годах, чуток подредактировали, чтоб не здорово резало глаза о генеральском сословии. Тем более что ни так давно был совершен государственный переворот с убийством Берии, так что о генералах лучше было бы помолкивать.

Заканчивается же приведенный отрывок, как видите, только упоминанием об одном Берии. Уж, не начальный ли период войны припомнил сей страдалец, когда был в должности Главкома Юго-Западного направления? Тогда Сталин с заговором против него, был более, чем к месту.

Что интересно во всем этом, так это то, как Жуков ловко увиливает от прямого ответа, что он не заговорщик. Что-то не взорвался относительно выдвинутых обвинений в свой адрес. Мог же обратиться напрямую к читателю с негодованием честного человека, дескать, понапрасну оболгали? Я, дескать, кристально честный человек. Однако — нет! — прикрылся умершими, то самим Сталиным, то Рыбалко.

По данному заседанию Высшего военного совета хочу вот на что обратить внимание: нет в архивах стенограммы данного заседания, это — раз, и списка присутствующих и выступающих, это — два. К чему я клоню? Как читатель воспримет вот такой кусочек из работы Юрия Краснощока (http://www.zn.ua/3000/3150/11907)

«Маршал бронетанковых войск Я.Федоренко умрет неожиданно в кремлевской больнице 26 марта 1947 года, когда Жуков будет в ссылке в Одессе. После смерти Федоренко командующим бронетанковыми и механизированными войсками станет его заместитель маршал Рыбалко, но он тоже неожиданно умрет при непонятных обстоятельствах в кремлевской больнице через год, 28 августа 1948-го. Эти неожиданные смерти вызывают большое подозрение. Маршалу Федоренко тогда был всего 51 год. Маршалу Рыбалко, дважды Герою — 52. На следующий день после смерти Рыбалко газета «Правда» опубликовала на своих страницах некролог, подписанный 69 руководителями партии, правительства и выдающимися военачальниками. Список возглавлял сам Сталин. Похороны были торжественные и помпезные. Интересные материалы дает по этому поводу член военного совета 3-й гвардейской танковой армии, где Рыбалко был командующим, С.Мельников. В мае 1947 года С.Мельников встречается с Рыбалко в Москве. Недавно похоронили маршала Федоренко.

По словам Мельникова, маршал Рыбалко чувствовал себя хорошо и вот что ему сказал:

— Работаю много, дня не хватает, приходится одалживать время у ночи…

Но уже через год при их встрече генерала Мельникова поражает состояние здоровья Рыбалко. Когда навестил его в Кремлевской больнице, вот что по этому поводу засвидетельствовал: «Я приехал проведать Павла Семеновича незадолго до того, как врачи запретили его навещать. Состояние Павла Семеновича не обещало ничего хорошего: он очень похудел, кожа на лице пожелтела. Я еле удержался, как бы не показать своего волнения, которое охватило меня. А он, борясь с болью, держался бодро и все говорил про танки, самоходки, про их усовершенствование… Мне на прощание он сказал: «Только б вырваться из этой белостенной тюрьмы…» Что имел в виду маршал Рыбалко, называя кремлевскую больницу — белостенной тюрьмой?»