Сталин и заговор военных 1941 г.
Шрифт:
Завершаем Кремлевскую тему и возвращаемся вместе с Кузнецовым к нему в наркомат. Конечно, описывать все безобразия по флотам — чернил не хватит, но хотелось бы уделить внимание, вот какому вопросу: «Зачем Кузнецов звонил по телефону командованию флотов?» Как мы уже поняли, никакого отношения телефонный звонок наркома к приведению боевой готовности флотов не имел. Так зачем же он звонил? Выше, уже указывал, что Кузнецов был, конечно же, обеспокоен, что с флотами творят беспредельщики из новоявленной Ставки. Хотел, видимо, как-то помочь морякам. Но есть и другая сторона дела.
Рискну предположить, что он звонил, с целью предупредить флотское
Когда у Кузнецова произошел этот разговор с командующим Черноморским флотом? Сейчас разберемся. Эскадра вернулась с учений на базу в Севастополь к вечеру 21 июня. С эскадрой находился начальник штаба Исаков, как инспекция от наркомата ВМФ. Неужели по прибытии на базу, он не доложил наркому Кузнецову о возвращении эскадры и о том, как прошли учения? Разумеется, доложил. Что ему мог сказать Кузнецов? Соскучился, мол, Иван Степанович, родной, по тебе. Садись на поезд и спокойно приезжай к нам, в Москву. Ведь, знал же, что немцы ноту вручили. Почему не вызвал Исакова в Москву? Потому что, видимо, не он организовывал учения, не ему и приказывать.
Теперь нам известно, что у Черноморского флота появилось новое начальство в лице главкома Георгия Жукова. Оно и решало, что делать морякам. А Кузнецов мог, только, позаботиться по-отечески, да, подсказать советом. Не более того. Также обстояло дело, как знает читатель, и с Балтийским флотом. То-то Кузнецов не встретил у Тимошенко Кирилла Афанасьевича Мерецкова. Новоявленный Главком Северо-Западного направления, уже ускакал в Ленинград. В дальнейшем столько дел наворочают по военно-морским базам на Балтике, что и по сей день трудно разобраться.
Кулаков обмолвился в мемуарах, что на 23 июня (!) было назначено мероприятие по разбору прошедших учений. То есть, Исакова задерживали в Севастополе еще на два дня, так как 22 июня было выходным, а 23 июня, понедельник, рабочим днем. Следовательно, ни в какую Москву Исаков выехать не мог. Он «отдыхал» в Севастополе, дожидаясь предстоящих разборов прошедших учений. Война, следовательно, застала его там. Когда Исаков выехал или вылетел из Севастополя в Москву, неизвестно. Также, можно поставить под сомнение и упоминание Кузнецова о его (Исакове), якобы, возвращение в Москву вечером 22 июня. Кто сейчас проверит?
А помните, что в настоящей Директиве было указано, что нападение немцев ожидается 23 июня? Вполне возможно, что Исакова могли и «попросить» задержать в Севастополе, с
С Исаковым, ясно, одно. Вместо него телеграммы по флотам рассылал Алафузов. Содержание, как знает читатель, «извини, меня». Кузнецов, однако, текст телеграммы, в своих мемуарах не приводит. Всеми делами, дескать, ведал Алафузов, с него и спрос. К тому же, Исаков был еще жив, когда Кузнецовым писались мемуары, поэтому сильно искажать события не представлялось возможным. Николай Герасимович решил, просто, не упоминать своего начштаба.
Кузнецов, вероятно, мог по-дружески, предупредить Ивана Степановича по телефону, чтобы тот поберегся, так как, мол, ожидается нападение немцев. Исаков, видимо, не стал гнуть из себя высокое начальство, и предоставил местному руководству базы самому решать свои флотские дела. Вот те и решали.
Теперь, по Октябрьскому. У него, кстати, была прекрасная русская фамилия Иванов. Однако, с псевдонимом, видимо, быстрее доберешься до звания адмирала? Как командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский, тоже должен был доложить наркому об окончании флотских учений. Кузнецов и этот разговор не приводит, по аналогии. Видимо, в разговоре с последним, он, тоже, предупредил Октябрьского о нападении немцев. В Москве же, было известно, что именно, произойдет со дня на день? Разговор-то, был в субботу вечером, следовательно, о немецкой ноте-то, уже начальству было известно. Политбюро уже дало указание Тимошенко в пятом часу дня, как об этом намекал Кузнецов. Поэтому и писал Жуков свою трехстраничную «поэму» в округа.
Командующий Октябрьский, предупрежденный Кузнецовым об ожидаемом налете вражеской авиации на Севастополь, сразу вспомнил об морских минах, лежащих под открытым небом. При попадании бомбы, маленькая «Хиросима» Севастополю, была бы обеспечена. Поэтому он и назначил ответственным по флоту начальника штаба Елисеева.
Кулаков, чьи воспоминания мы, тоже, приводили, был из другого ведомства — Политуправления РККА. Ему, здорово, не прикажешь. Тот, осведомленный о случившемся, тоже не стал искушать судьбу, и не полез в первые ряды защитников Отечества. В своих мемуарах Николай Михайлович так описывал картину произошедшего вечером 21-го июня 1941 года.
«В тот субботний вечер личному составу кораблей был предоставлен отдых».
Какая уж тут повышенная боевая готовность, если экипажи кораблей разбрелись по городу. По Кулакову, выходит, что готовность № 2, это когда на кораблях нет иллюминации.
«И хотя корабли оставались затемненными, город сиял яркими огнями. Улицы и бульвары заполнили празднично настроенные севастопольцы и уволенные на берег моряки. В Доме флота давали концерт артисты московской эстрады.
Выходов кораблей на боевую подготовку на следующий день не планировалось. В середине дня намечались учебные полеты в отдельных авиационных подразделениях, а ночью не должно было происходить ничего.
Приняв все это к сведению, я поздно вечером уехал к семье, жившей летом в пригородном поселке Максимова дача. Оперативному дежурному по штабу флота капитану 2 ранга Н.Т.Рыбалко наказал, чтобы в случае каких-либо неожиданностей он сразу же высылал за мной машину, а уже затем звонил по телефону. Несмотря на поздний час, жена с дочерью ждали меня, спал только наш шестимесячный сынишка…