Сталин в воспоминаниях современников и документах эпохи
Шрифт:
Через три дня — желтуха в затяжной тяжелой форме, в которой лежу уже пять недель.
Вот что со мной случилось. Пишу это Вам, ибо обо мне слишком много говорят здесь вздора.
Мой привет Евгении Александровне. Соня шлет свой поклон, измаялась с больным ужасно.
Ваш В. Грум-Гржимайло.
7 октября 1928 года».
Споры вокруг кандидатур в академики продолжались… Но… в Ленинград от правительства и партии поехал Енукидзе и выбрал угодных академиков. Владимир Ефимович — автор «письма» конечно, не попал в число… назначенных… [19]
19
«Советская
Лев Троцкий
об уничтожении русского народа
Из воспоминаний А. Л. Ратиева [20]
<…> Полутемный зал Курского дворянского собрания. В его левой части ряды венских стульев. В правой — подиум сцены. У ее переднего края, почти целиком отгораживая сцену от публики, стоят два длинных стола, какие используют портные для раскройки одежды. Они покрыты неподшитыми отрезами кумача. Холодно. Мы явились сюда одними из первых. Осматриваюсь, слежу, как быстро заполняется помещение…
20
Ратиев А. Л. — потомок русской ветви старинного грузинского рода Ратишвили. С 1921 г. до смерти жил в Болгарии. В декабре 1918 года, оказавшись в Курске, двадцатилетним юношей попал на собрание партийного актива по случаю приезда в город председателя Реввоенсовета, одного из вождей Октябрьской революции Л. Д. Троцкого.
Сейчас мы находимся на объединенном собрании Курского губернского и городского комитетов партии, делегатов с мест и кандидатов в партию по специальному выбору. Зал быстро наполняется. Уже во всех проходах плотной стеной стоит народ. Скоро становится трудно дышать — зато температура воздуха быстро повышается.
…На сцену один за другим выходят люди. К столам они не подходят, а остаются стоять у задней стены. Когда их набирается человек сорок, распорядитель устанавливает их большим полукругом в два ряда. К столам уверенно подходят двое военных. Садятся лицом к залу. Вынимают и раскладывают перед собой карандаши и бумагу. В заключение каждый из них вынимает и кладет перед собой по нагану. Это стенографы.
Полукруг разрывается в центре, расступается. На сцене появляется Председатель Реввоенсовета Республики — сегодняшний вершитель судеб страны. Он остается в центре живой дуги президиума, выступив от нее вперед не больше как на два шага. Стена стоящих за ним снова смыкается.
Наглухо застегнутая тужурка-китель. Бриджи. Добротные сапоги. Характерная бородка. Блеск стекол пенсне.
…Схематично, но ясно и доступно для аудитории он характеризует политическое положение в Европе после капитуляции Германии. Говорит о разнородных попытках вмешательства союзников в дела России.
Хороший ли он оратор? Мне кажется, что я ожидал чего-то более яркого, темпераментного, но вот он говорит уже более получаса, а его слушают с таким же вниманием, как и вначале. Конечно, не случайно свою речь он оживляет отступлениями вроде вот этого, запечатлевшегося у меня в памяти буквально:
— В самом конце мая (или начале июня, как видно, незадолго до убийства. — Авт.) ко мне в Комиссариат иностранных дел приехал германский посланник граф Мирбах. Мы с ним стоим и разговариваем в глубине кабинета, около камина. Окна открыты — к нам доносятся звуки военного оркестра. Посланник спрашивает: «Разрешите взглянуть». Я его приглашаю к окну. — Товарищи, как ходят, вернее, как ходили наши красногвардейцы еще до недавнего времени, вам известно не хуже, чем мне. У одного винтовка на плече, как полагается, у другого — под мышкой, у третьего — за плечами, четвертый просто тащит ее за ремень…
Посланник
Впервые в зале вспыхивают аплодисменты.
— От наших с вами усилий, товарищи, зависит, чтобы это время наступило возможно быстрее.
Оратор заканчивает первую часть своей речи…
Длительная пауза.
— Не менее важно, товарищи, осветить положение дел в рядах самой нашей партии, — слышится снова голос оратора, но тембр его речи изменен.
— Как я сказал, необходимо разобраться в положении дел в рядах нашей партии. К сожалению, оказалось, что там находится еще много таких слюнявых интеллигентов, которые, как видно, не имеют никакого представления, что такое революция. По наивности, по незнанию или по слабости характера они возражают против объявленного партией террора. Революцию, товарищи, революцию социальную такого размаха, как наша, в белых перчатках делать нельзя! Прежде всего это нам доказывает пример Великой Французской революции, которую мы ни на минуту не должны забывать.
Каждому из вас должно быть ясно, что старые правящие классы свое искусство, свое знание, свое мастерство управлять получили в наследство от своих дедов и прадедов. А это часто заменяло им и собственный ум, и способности.
Что можем противопоставить этому мы? Чем компенсировать свою неопытность? Запомните, товарищи, — только террором! Террором последовательным и беспощадным! Уступчивость, мягкотелость история никогда нам не простит. Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который, если понадобится, сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти.
Предупредить, подорвать возможность противодействия — в этом и заключается задача террора.
Тишина, такая тишина в зале, что мне кажется, что тут нет никого, кроме нас двоих — его, отверзающего передо мной бездну, и меня, стоящего у самого ее края.
— Есть только одно возражение, заслуживающее внимания и требующее пояснения, — продолжает спокойным, академическим тоном оратор. — Это то, что, уничтожая массово, и прежде всего интеллигенцию, мы уничтожаем и необходимых нам специалистов, ученых, инженеров, докторов. К счастью, товарищи, за границей таких специалистов избыток. Найти их легко. Если будем им хорошо платить, они охотно приедут работать к нам. Контролировать их нам будет, конечно, значительно легче чем наших. Здесь они не будут связаны со своим классом и с его судьбой. Будучи изолированными политически, они поневоле будут нейтральны.
Патриотизм, любовь к родине, к своему народу, к окружающим, далеким и близким, к живущим именно в этот момент, к жаждущим счастья малого, незаметного, самопожертвование, героизм — какую ценность представляют из себя все эти слова-пустышки перед подобной программой, которая уже осуществляется и бескомпромиссно проводится в жизнь!
Но кто из близких, из окружающих сможет поверить, что все услышанное не выдумка, не плод моей собственной фантазии?
Смотрю на стенографистов. Быть может, вот они, что так старательно записывали его речь, контролируя друг друга, окажутся когда-нибудь свидетелями перед историей. Должны же, хотя бы случайно, в каком-нибудь архиве, хотя бы только для наших далеких потомков сохраниться, а впоследствии открыться записи речи, произнесенной в Курске 14/15? (или же 16) декабря 1918 года.