Сталин в жизни
Шрифт:
Не наладилась связь школы с семьей и Т. Фрунзе. Запросов никогда не поступало, а вызывать представителей семьи на родительские собрания директор не разрешал. Когда у Васи начала снижаться успеваемость, мною лично с ним, при участии классного руководителя, было составлено расписание дополнительных занятий, но Вася от них уклонился и выяснить причину уклонения точно не удалось, так как в это время были отозваны сотрудники НКВД и прекращено ведение второго дневника.
Постепенно Вася все больше начал отходить от общешкольного режима, сознавая бессилие школы воздействовать на него.
8 или 9 июня я с комсоргом просили принять нас зам. наркома Просвещения т. Лихачева. Тов. Лихачев назначил прием на 11.VI, но прием отпал, так как в этот день появилась заметка в «Учительской газете» — «Директор — очковтиратель», подробности которой не были тщательно рассмотрены.
Оргвыводы сделаны, но основной вопрос, вопрос воспитания и обучения Васи, Тимура, Степана и др. останется неразрешенным пока не установится настоящая тесная связь школы и семьи и отсюда правильная ориентировка и осведомленность семьи и школы.
Только тогда, несомненно, Вася закончит школу в числе лучших учеников (он способен, но неустойчив), а учитель будет чувствовать под собой твердую почву и будет исключена возможность подвергнуться взысканию наркома, сводящего на нет двадцатилетнюю педагогическую работу».
Н. Макеев — Сталину. 15 июня 1938 г.
Не знаю, почему Василий невзлюбил меня. Может быть, сказалась его нелюбовь к немецкому и он механически перенес эту нелюбовь на меня? Не знаю.
Знаю лишь одно, он никогда не выполнял домашние задания, большей частью отказывался пересказать содержание того или иного рассказа, прочитанного в классе, отговариваясь всегда одинаково:
— Я себя плохо чувствую...
Сознавая свою силу, абсолютную безнаказанность, он, не мигая, смотрел на меня в упор своими зеленоватыми глазами, которые казались мне скользкими, словно бы убегающими.
Как-то в самом начале, когда я стала преподавать, я обратилась к Василию.
— Пожалуйста, перескажите мне то, что я сейчас читала.
Он не сразу ответил мне:
— Что-то мне не хочется пересказывать.
Зеленоватые глаза его чуть сощурились.
Я чувствовала, весь класс, затаив дыхание, ждет, что скажу теперь я.
— Хорошо, — сказала я и поставила против его имени в журнале слово из четырех букв: «неуд».
В тот день я не успела выйти из школы, как за мной в раздевалку ринулись три или четыре добровольца.
— Скорее, вас требует директор!
Так и сказали: не просит зайти, а требует.
Я поднялась в директорский кабинет. Хозяин кабинета расхаживал по комнате, от
— Вы что, — начал он тихо, почти неслышно. — Вы что, с ума сошли?
Бросился к своему письменному столу, схватил со стола классный журнал, раскрыл его.
— Это, это что такое?
— Это «неуд», — сказала я. — Он не захотел пересказывать, сказал, что не хочется. Кроме того, он никогда не выполняет заданий.
Несколько мгновений директор смотрел на меня. Не могу передать ту постепенно меняющуюся гамму различных чувств, которые выражали его глаза, чего только там не было: удивление, негодование, презрение, отвращение.
— Вот что, — начал он, выдержав значительную паузу, должно быть, ожидая каких-то моих оправданий, но я тоже молчала, да и что тут можно было сказать, — вот что, если еще раз вы позволите себе такое...
Он запнулся в поисках нужного слова.
— Такое самоуправство, то, имейте в виду, с нашей школой можете распрощаться.
— Но он же не пожелал отвечать, — сказала я.
Директор мгновенно оборвал меня:
— Значит, не хотел, — директор пристукнул кулаком по столу. — Очевидно, вы забыли наш разговор, повторю еще раз, а вы извольте слушать. Никогда, ни при каких обстоятельствах не делайте Василию замечаний, никогда не ставьте ему плохие отметки, это уже не ваша забота — ставить ему отметки.
— Но если он не хочет отвечать урок? — спросила я. — Что же делать тогда? Какой же это пример для всех остальных учеников?
Директор откашлялся, как и всегда, когда намеревался сказать что-то важное, значительное и торжественно произнес:
— Сын товарища Сталина — пример для всех учеников, как бы он ни учился, отвечает ли он урок или не желает отвечать. Сын товарища Сталина — исключение из общего правила.
С тем я и ушла. Исключение из общего правила? Да, так оно и есть, наверное...
Однажды Василия не было в школе около недели, но вдруг он явился к моему уроку. И, не слушая меня, стал напевать что-то.
Я замолчала, он замолчал тоже. Я начала объяснять новое грамматическое правило, он снова запел.
Я спросила:
— Я вам не мешаю?
— Нет, — ответил он, усмехнувшись. — Продолжайте...
Прозвенел звонок. Я вышла на улицу, было холодно, ветрено, снег сыпал крупными хлопьями с неба.
Я шла и плакала.
Л. Уварова.
Цит. по: Краскова В. С. 118–121
«Папа! Я не приеду больше до тех пор пока не кончу школу, хотя очень соскучился по тебе. Осталось недолго и я решил выдержать, потому что я думаю тебе будет приятней встретиться со мной уже окончившим школу, да и мне это будет во много раз приятней. Я думаю, что поймешь меня и согласишься со мной».
В. Сталин — И. Сталину. 13 ноября 1939 г.
Яков: начало трагедии