Сталин. По ту сторону добра и зла

Ушаков Александр Геннадьевич

Сталин с растущей тревогой наблюдал за успехами оппозиционеров. Экономическое положение в стране становилось все более шатким, и он очень опасался социального взрыва. Не вселяло в него особого оптимизма и то, что в Москве и Ленинграде за оппозицию проголосовали всего 496 человек. Недовольных в стране было гораздо больше, и Сталин со своими многочисленными «ушами» и «глазами» прекрасно знал это. Сложно сказать, насколько это правда, однако, по данным чехословацкого дипломата Й. Гирсы, только в одной Москве на стороне оппозиции были почти 45% коммунистов.

Не отставал от столицы и опальный Ленинград, где все еще оставалось много сторонников Зиновьева. И когда он неожиданно для всех появился на собрании рабочих

самого крупного в Ленинграде завода «Красный пути-ловец», его встретили овацией. Несмотря на то, что на заводе присутствовал Киров. Конечно, были и такие коллективы, где оппозиционеров встречали в штыки. Что и дало повод биографу Троцкого Дейчеру написать: «Впервые за почти тридцать лет, впервые с тех пор как он начал свою карьеру как революционный оратор, Троцкий обнаружил, что стоит беспомощно перед толпой. Его самые неоспоримые аргументы, его гений убеждения, его мощный, звенящий металлом голос не помогали перед лицом возмущенного рева, который его встретил. Оскорбления, которым подверглись другие ораторы, были еще более грубыми. Ясно, что первое совместное обращение оппозиции к партийному мнению кончилось полным провалом». Но это было скорее исключением из общего правила. Куда чаще речи Троцкого вызывали интерес рабочих и яростное негодование начальства. Хотя и оно чаще всего было показным.

И тем не менее оппозиция проиграла. Причин тому было несколько. И прежде всего, конечно же, та работа, которую вел Сталин по дискредитации лидеров оппозиции. А сделать это было не так уж и трудно. Очень многие помнили тяжелую руки «демократов» Троцкого и Зиновьева, какими те правили в вверенных им вотчинах.

Решающую роль сыграло и отсутствие у главных оппозиционеров возможности выступать перед широкой аудиторией, поскольку практически все средства массовой информации оставались в руках Сталина и его сторонников из Политбюро. Особенно старался Бухарин. Его обвинения оппозиционеров были настолько нелепыми, что в них нельзя было не поверить. Очень умело он играл и на еврейском происхождении многих оппозиционеров.

«Идейная борьба, — писал позже Троцкий, — заменилась административной механикой: телефонными вызовами бюрократии на собрания партийных ячеек.., хорошо организованными свистом и ревом при появлении оппозиционеров на трибуне. Правящая фракция давила механической концентрацией своих сил, угрозой репрессий. Прежде чем партийная масса успела что-нибудь услышать, понять и сказать, она испугалась раскола и катастрофы. Оппозиции пришлось отступить».

Взбунтовалась было и Крупская, выступившая против расправы над ближайшими соратниками ее мужа. Однако Сталин не стал с ней даже разговаривать. «Переговоры с Крупской, — заявил он, — не только не уместны теперь, но и политически вредны. Крупская — раскольница...»

Пообещав подобрать Ленину «другую вдову», он отправил ее в Центральную контрольную комиссию, которая будет утверждать совершенно новую историю партии, в которой ее многие выдающиеся деятели предстанут не менее выдающимися врагами... В результате... никакой борьбы «всерьез и надолго не получилось», и, чувствуя всю бесперспективность дальнейшей борьбы, лидеры оппозиции обратились в ЦК с просьбой прекратить полемику.

Однако Сталина, которого Троцкий назвал «могильщиком революции», мало волновало их признание, и он потребовал полнейшего подчинения. В качестве компенсации он обязался признать их право на отстаивание своих взглядов в партийных ячейках и изложение их на съездах партии в дискуссионном листке. И эта самая компенсация говорила только о том, что Сталин и его сторонники еще не чувствовали себя в достаточной безопасности и по-прежнему предпочитали худой мир доброй ссоре. Потому и отзывалась 15 октября «Правда» об оппозиции в довольно мирных тонах. А уже на следующий день ее лидеры подписали заявление, в котором осудили

фракционную борьбу и признали «некоторые ошибки». Но в то же время в этом заявлении говорилось и о том, что оппозиция осталась верна своим взглядам.

Судя по всему, не был убаюкан мирным исходом борьбы и сам Сталин, потому и усыпил бдительность оппозиционеров, когда писал в заявлении ЦК о том, что после достижения определенного успеха в борьбе с оппозицией главной задачей партии является идейная борьба с «принципиальными ошибками оппозиции». Оппозиция воспрянула духом, но уже на октябрьском пленуме ЦК и ЦКК ей в какой уже раз пришлось вспомнить о тех «гнилых копромиссах», признанным мастером которых был Сталин.

Троцкий был исключен из Политбюро, а Каменев выведен из числа кандидатов в него. Слетели со своих высоких кресел и такие противники Сталина, как Крестинский, Антонов-Овсеенко, Раковский, Пятаков. Да, Троцкий и Зиновьев все еще оставались членами ЦК, но если учесть, что Центральный Комитет состоял уже из 63 человек и большинство из них поддерживали Сталина, их роль была практически сведена к нулю.

Что же касается Зиновьева, то, по предложению Кирова, его отозвали из руководства Коминтерном. Однако Сталину этого было мало, и он подверг «предателя революции» еще одному унизительному испытанию. И чтобы доказать свою лояльность, Зиновьев теперь должен был выступить против тех оппозиционеров, которые требовали отказа от однопартийной системы.

Ну а если называть вещи своими именами, то ему предложили покончить с лидером выдвигавшего подобное требование уклона С. Медведевым. «Либо престиж свой и партии, либо Медведев», — развел руками Зиновьев и... выступил. Да так, что уже через несколько дней тот заявил о признании своих ошибок. Впрочем, в его раскаяние мало кто верил. Все знали, каким путем добивается Сталин смирения, и ни для кого не было секретом, что своим «покаянием» Медведев купил себе место в партии.

Впрочем, Сталина мало волновали чувства Медведева и других оппозиционеров. Главным для него было то, что он добился своего: заставив одну группировку покаяться, а другую отрезав от возможного союзника. Таким образом возможный широкий фронт потенциальной оппозиции был расколот. Отныне он станет постоянно применять эту тактику и использовать «троцкистов» против «зиновьевцев» и наоборот.

Вопреки всем ожиданиям, всего через десять дней после «покаяния» оппозиции Бухарин на XV партконференции снова обрушился на нее с сокрушительной критикой. Затем с докладом «О социал-демократическом уклоне в нашей партии» выступил сам Сталин, который доказал полнейшую беспринципность оппозиции и ее полнейший разрыв с ленинизмом.

Лидеры оппозиции попытались было оправдаться, и тогда Сталин выдвинул самый настоящий ультиматум из восьми пунктов, каждый из которых начинался со слов: «Партия не может и не будет больше терпеть...»

Понимая, что в покое их в любом случае не оставят, оппозиционеры не смирились с уготованной им участью и продолжили свою подрывную работу. Почти все они прошли школу революционного подполья и, тряхнув стариной, вспоминали пройденное. И как писал Дейчер, «они собирались небольшими группами на кладбищах, в лесах, на окраинах городов и т.д.; они выставляли охрану и патрули для защиты своих митингов».

Более того, в стране начала действовать подпольная партия «большевиков-ленинцев», со своими обкомами, райкомами и взносами. И в то время когда «официальные» партийцы заседали на XV партийной конференции, нелегалы устроили свое собственное сборище.

Знал ли об этом Сталин? Да, конечно, знал! «Я думаю, — говорил он, — что они рассчитывают на ухудшение положения в стране и партии... Но раз они готовятся к борьбе и ждут «лучших времен», чтобы возобновить открытую борьбу с партией, то и партии зевать не полагается».