Сталин. По ту сторону добра и зла

Ушаков Александр Геннадьевич

Ну а затем последовал новый удар. На этот раз со стороны Свердлова, который предложил выступить с заключительным словом не ему, а Ногину. И он без особого энтузиазма слушал Ногина, который заявил: «Наш съезд является прежде всего съездом интернационалистов действия, первым съездом, наметившим шаги к осуществлению социализма».

После выступления Ногина делегаты дружно исполнили «Интернационал», и Свердлов объявил съезд закрытым. 6 августа был создан Секретариат ЦК, который занимался организационными вопросами. Сталин на заседании не присутствовал. Руководителем Секретариата ЦК был утвержден Свердлов. А вот членом нового политического органа внутри

ЦК, который был предусмотрен новым Уставом и состоял из одиннадцати человек, стал Сталин.

* * *

VI съезд партии был примечателен и еще вот чем. Сталин по собственной инициативе возобновил дискуссию по вопросу о явке Ленина на суд. Более того, он вдруг ни с того ни с сего заговорил о том, что Ленину все-таки следовало бы явиться на суд... при надежных гарантиях его безопасности. Это предложение выглядело несколько странным после того, как совсем недавно сам Сталин, в сущности, спас Ленина, поведав членам ЦК о злобных юнкерах, которые убили бы вождя по дороге на суд.

И вдруг — поворот на сто восемьдесят градусов. Почему? Чужая душа, конечно, потемки, но кто знает, не понял ли вдруг, пусть и бессознательно, Сталин, оставшись в партии один, что без Ленина ему куда вольготнее? И отсутствие вождя, хотя бы ненадолго, облегчит его дальнейшее продвижение наверх?

Вряд ли он уже тогда считал Каменева, Зиновьева и Троцкого сильнее себя. Ну Троцкий ладно, он не только говорил, но и работал. А вот что делали по самому большому счету для грядущей революции Каменев и Зиновьев? По сравнению с ним — ничего! И тем не менее в «узкий состав» вошли они, а не он...

То, что Сталин уже тогда очень высоко ставил себя, говорит и его мало кем тогда оцененная по достоинству фраза о его «творческом марксизме». Что бы там ни говорили, но именно марксизм являлся основополагающей партийной доктриной, и трактовать его в зависимости от ситуации мог только ее верховный жрец: Ленин!

И подобное заявление могло означать только одно: претензию Сталина на ведущие роли в партии, в которых ему пока отказывали. Ну а то, что именно он-то и не мог творчески подходить к марксизму, его мало смущало. Может быть, именно поэтому он ни разу не сослался на вождя в своих выступлениях на съезде, и даже в редакционных вставках в текст доклада Центрального Комитета имя Ленина упоминалось лишь вскользь и без особого, надо заметить, почтения.

Да, он даже сейчас, в отсутствии лидеров партии, повел себя осторожно и наряду с Лениным, Зиновьевым, Коллонтай и Луначарским включил Троцкого в список кандидатов от партии большевиков в Учредительное собрание. Но делал это без особого желания. Да, Троцкого на съезде не было, и тем не менее его присутствие ощущалось. Потому он и набрал столько голосов. А это было плохим признаком...

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

До появления на политической сцене партийной верхушки оставалось еще больше месяца, и Сталин мог бы еще показать всем, на что он способен. Но... не показал. Он не написал ни одной статьи, которая привлекла бы к себе внимание, не поставил на обсуждение ни одного нового вопроса, не ввел в оборот ни одного лозунга. Он комментировал события безличным языком в рамках взглядов, установившихся в партии. «Это был, — по словам одного из большевистских лидеров, — скорее ответственный чиновник партии при газете, чем революционный публицист...»

А ведь Сталин только в августе опубликовал целых 20 статей: коротких заметок, больших статей и передовиц.

Но самое интересное заключалось в том, что он даже не все их подписывал своим именем. И это вместо того, чтобы давить на широкую публику, имея в своем распоряжении такое мощное оружие, как партийная печать.

Такой знаток жизни и деятельности Сталина, как Дейчер, весьма сдержанно отзывался о его работе в печати в тот период и вынужден был признать, что «на самом деле сталинские статьи не представляли большой ценности для большевистской пропаганды».

И трижды был прав Троцкий, когда писал: «О газетной работе самого Сталина за этот период (август — сентябрь. — Прим. авт.) сказать почти нечего. Он был редактором центрального органа не потому, что был писателем по природе, а потому, что не был оратором и вообще не был приспособлен для открытой арены».

Не справился Сталин и с весьма деликатным заданием ЦК, который поручил ему разобраться с руководителями Военной организации по поводу издания газеты «Солдат», которую он намеревался превратить в официальный партийный орган. Задача была не из легких, и надо было проявить известную гибкость, чтобы уговорить Подвойского и его товарищей отдать дорогую их большевистским сердцам газету. Однако Сталин и не подумал деликатничать и со свойственной ему властностью заявил лидерам Военной организации, что решение принято и обсуждению не подлежит. А когда Подвойский стал возмущаться, Сталин грубо оборвал его и еще раз заявил, что «разговаривать тут не о чем».

На следующий день в ЦК поступила жалоба. «Подобное поведение, — писали глубоко возмущенные руководители Военной организации, — недопустимо и подобные меры уже не являются случайностью, а с момента изменения прежнего состава ЦК обратились в прямую систему гонений и репрессий чрезвычайно странного характера...»

Понятно, что речь шла о поведении Сталина, который, как уже очень многие успели заметить, в отсутствие Ленина мгновенно менялся и вел себя вызывающе. ЦК приступил к «немедленному урегулированию вопроса» и, в конце концов, поручил издание газеты «Солдат» старому составу редакции, в который был введен член ЦК с правом вето. Переговоры с Военной организацией и «временное наблюдение» за редактированием газеты были поручены Свердлову и Дзержинскому.

Как это ни удивительно, но послание Военной организации пережило Сталина и было найдено в архивах после его смерти. И ничего нет неожиданного в том, что он будет творить позже, если ещев 1917-м,когда он был никем, имевшиесним дело люди уже начинали говорить о «системе гонений и чрезвычайно страшных репрессиях». А ведь это были не мягкотелые интеллигенты вроде Бухарина, а закаленные революционеры, которые особой деликатностью не отличались. Да, в конце концов, даже Ленин заговорит о грубости Сталина, но... будет уже поздно...

* * *

Однако Сталин летом 1917-го не только выяснял отношения. Вместе со Свердловым он проделал поистине титаническую работу по приему в большевистскую партию ее новых членов. И только за лето 1917 года Петроградская организация увеличилась с 16 до 36 тысяч человек.

Известную роль он сыграл и в создании фабрично-заводских комитетов, которые брали под свой контроль управление промышленными предприятиями и в которых он со времен бакинского подполья видел «основные бастионы партии». И в 1917 году эти самые «бастионы» недвусмысленно заявили о том, что имеют равные права с администрацией, что во многом облегчало работу большевиков в пролетарских районах.