Сталин. Схватка у штурвала
Шрифт:
Да, вот что ещё. На многих фотографиях Колчак предстает с двумя Георгиевскими крестами. Да будет вам известно, что законным образом в первую мировую он получил только один. Второй ему попросту «преподнесла» некая организация георгиевских кавалеров уже в Сибири — и прококаиненный адмирал как ни в чём не бывало повесил этот сувенир на грудь, да так и не снимал, пока с него не оборвали все побрякушки эсеровские чекисты, прежде чем спустить в прорубь…
Такие дела. От Колчака осталась только родившаяся тогда же частушка:
— Эх, улица, улица! Гад ДеникинПридумали ее не красные пропагандисты, а простые сибирские мужики…
О белых атаманах, обитавших тогда же в Приморье и на Дальнем Востоке, сказать особенно и нечего — все то же самое. Настолько, что барон Будберг именовал их «белыми большевиками».
Ах да, ведь в Гражданской войне участвовали ещё и господа союзники…
Не к ночи будь помянуты!
Англия твердо и последовательно проводила свою линию, о которой премьер Ллойд-Джордж по старой доброй британской традиции называть вещи своими именами не стеснялся говорить вслух, — расколоть Россию на несколько «бантустанов», чем больше, тем лучше, чтобы никогда более английские интересы в примыкающих к бывшей России регионах не оказались под угрозой. В осуществление этого британцы и устраивали вялотекущую помощь: то высадят где-нибудь батальон-другой своих солдатиков, то пришлют эшелон-другой винтовок, то пошлют какого-нибудь лихого лейтенанта в деникинские окопы, чтобы он там вдоволь пошумел, собственноручно паля по красным и демонстрируя тем поддержку Великой Британией благородного белого дела… Вся эта «помощь и поддержка» осуществлялась строго дозированно, чтобы белые, не дай бог, не одержали по-настоящему серьезной победы. А попутно Ллойд-Джордж всю плешь белым генералам проел, требуя от них усесться за стол переговоров с Москвой и полюбовно договориться…
Вот его подлинные слова: «Традиции и жизненные интересы Англии требуют разрушения Российской империи, чтобы обезопасить английское господство в Индии и реализовать английские интересы в Закавказье и передней Азии».
Англичане, кроме всего прочего, не на шутку боялись, чтобы, не дай бог, не сомкнулись русские революционеры с германскими. Вот примечательный приказ английского адмирала, командовавшего эскадрой союзных сил на Белом море:
1. Топить без предупреждения все германские корабли, следующие под красным флагом.
2. Решительно топить корабли, находящиеся под командованием не офицеров, а депутатов-матросов.
3. Расстреливать экипажи, в числе которых обнаруживается хотя бы один большевик.
Не вчера сказано, что у Британии нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов, а есть лишь постоянные интересы, которые островитяне всегда и защищали изо всех сил, не обращая внимания на абстрактные понятия вроде гуманизма, демократии, чести…
Французы, будем к ним справедливы, относились к борьбе с большевиками не в пример серьёзнее. Правда, дело тут было не в душевном благородстве. Слишком много французских денежек было вложено в российскую экономику, и французы прекрасно понимали, что только единая сильная Россия может, во-первых, гарантировать возврат и сохранность этих денег, а во-вторых, послужить противовесом Германии.
Однако все французские усилия торпедировала та же Англия. Сначала французы, намеревавшиеся высадить в Крыму 12 дивизий, под нажимом Лондона вынуждены были ограничиться всего двумя. А там и их эвакуировать — не столько из-за разлагавшей войска пропаганды как красных агентов, так и французских левых вроде Жанны Лябурб (вопреки мифам, как иные утверждают, не расстрелянной французской контрразведкой, а попросту затраханной до смерти чернокожими зуавами), сколько из-за ультимативных требований Англии,
В своё время германские дипломаты вынуждены были признаться, что уже после свержения кайзера французский маршал Фош буквально с ножом у горла требовал от Германии развернуть широкомасштабные военные действия против Советской России. Тевтоны насилу втолковали бравому вояке, что Германия в нынешнем её состоянии, сотрясаемая разрухой, инфляцией и двумя дюжинами революций сразу, не способна воевать, пожалуй, даже с африканскими зулусами…
Пожалуй, наиболее последовательно с коммунизмом как идеологией и большевиками как опасностью боролся лишь президент США Вудро Вильсон, человек незаурядный — крупный историк, религиозный, порядочный, честный, пытавшийся впоследствии реформировать «дикий», монополистический капитализм. За что его в родной стране и сожрали — а в СССР именно за последовательность и упорство в борьбе с большевизмом поливали грязью даже почище, чем любого из белогвардейских генералов. Однако Вильсон особых успехов не достиг — поскольку все его усилия сводил на нет американский же Сенат и «общественное мнение», отличавшееся невероятной левизной…
Кстати, именно Вильсон на Версальской мирной конференции не позволил премьеру Франции Клемансо прикарманить под видом «военных трофеев» те самые девяносто три с половиной тонны золота, отправленного большевиками в Германию. Он настоял, чтобы это золото было признано «конфискованным на временной основе» вплоть до разрешения вопроса всеми тремя заинтересованными странами — Францией, Россией и Германией. Клемансо очень обижался…
И, наконец, именно в США при Вильсоне перебравшиеся туда русские ветераны белого движения были полностью приравнены к американским ветеранам Первой мировой, получили военные пенсии, другие льготы, а в военный стаж им была включена служба в Сибири и на Дальнем Востоке.
Японцы… Ну, эти без затей — только и пытались захапать побольше, что им Сталин в сорок пятом и припомнил…
Три прибалтийских карлика, быстренько подписав мирные договоры с Москвой, разоружили на своей территории белые части.
Греки… Как я ни ломал голову, так и не смог понять, за каким чертом в Крым занесло греческие части. Не иначе играли в аргонавтов, комики.
Чехи? Не столько воевали с большевиками, сколько во исполнение секретной директивы своего новоиспеченного вождя Масарика старались нагрести побольше золота и вообще всего ценного, что могло пригодиться молодой республике. В обмен на разрешение вывезти без досмотра награбленное они и сдали Колчака Политцентру. Злые языки утверждают, что именно вывезенное из Сибири золото легло в подвалы созданного вскоре «Легия-банка», благодаря коему кукольная страна Чехословакия и просуществовала худо-бедно двадцать лет — а потом пришли немцы, цыкнули разок, и чехи послушно сбросили шапки перед новыми хозяевами.
Чехи, кстати, всегда оправдывались, что золота не воровали, но делали это как-то неубедительно. Как бы там ни было, память о себе они в Сибири оставили сквернейшую. В середине семидесятых (!) мне доводилось присутствовать в застольях, где еще, случалось, пели старую-престарую народную песню, сложенную в двадцатом:
— Отца убили злые чехи, А мать живьем в костре сожгли…Подобные народные песни рождаются неспроста! Достоверно известно, как вели себя чехи во время всеобщего отступления белых на восток: силой отобрали паровозы и первыми кинулись драпать. На путях — лютой зимой — осталось примерно двести поездов с беженцами, их семьями, ранеными. Погибли многие тысячи — не только русские, но жены, дети и раненые польской дивизии.