Сталинград
Шрифт:
Но неожиданно сам взводный проявил инициативу:
– Ты не горячись, комбат, не все так плохо. «Семидесятипяток» у гансов не так много, тяжелых зениток – тоже. Если буром вперед не переться, а действовать грамотно, умно, то, глядишь, и обойдется.
– Ну так расскажи мне в подробностях про это «грамотно и умно».
Вместо ответа танкист достал из кармана замызганного комбеза неожиданно красивый портсигар с серебряными насечками и немецким орлом со свастикой на верхней крышке. Очевидно, трофейный. Раскрыв его, лейтенант достал две немецкие папиросы Rot-Handle (эксклюзив, однако!),
Между тем Терехин эффектно зажег свою папиросу трофейной же зажигалкой и прикурил мне, не без бахвальства заметив:
– От пленного немецкого экипажа досталась!
Я согласно кивнул и, делать нечего, затянулся. Все же неожиданное угощение взводным, да еще столь редким, можно сказать даже, элитным куревом было проявлением прежде всего доверия и признания меня как командира. Командира, с которым взводу Василия идти в бой и которому в этом бою подчиняться! Так что отказываться от угощения было бы ну так себе решением…
А папироска ничего, я даже вроде как и не закашлялся, мысленно перенесясь в совершенно другое время и место, где единственный раз в жизни курил, и курил по-цыгански. Или как там оно называется, когда табачный дым выдувают из губ в губы? В моем воспоминании это были тонкие, часто складывающиеся в ехидную усмешку губы, принадлежавшие довольно симпатичной, нравящейся мне девушке. И в тот особенно удачный для меня вечер наши губы встречались не только во время цыганской затяжки…
– Надо разведать место, участок атаки. Здесь хоть и степь, но ведь не идеально ровная: там промоина, здесь тянется неглубокий участок балки, там тебя кустарник маскирует… Короче, можно попробовать провести машину от одного укрытия к другому так, чтобы подобраться к фрицам поближе и одновременно не подставляться.
На бортах бревна закрепим, гусеницы мешками с песком все обвесим – худо-бедно, но первый выстрел если не остановят, так ослабят. Глядишь, и броня выдержит! Может, немцы и орудия свои самые сильные не сразу обозначат, поберегут. А может, сильнее «пятидесятки» у них ничего и не имеется! В любом случае выберем низинку, куда можно скатиться после выстрела, а из нее уже будем выползать да по одному-два снаряда в фрицев укладывать.
Предложение показалось мне довольно интересным, но я тут же нашел его слабые стороны:
– А если ближайшая низинка окажется на расстоянии в километр или больше от немецких позиций, тогда что?
Танкист пожал плечами:
– Попробуем найти другую. На худой конец, у нас в боекомплекте есть несколько шрапнельных выстрелов. Конечно, против укрытых в окопах эффект будет не самым сильным, но взорвется над огневой точкой – пулемет заткнет.
– Добро!
Я решительным жестом отбросил окурок под ноги, старательно его притоптав, после чего обратился к Терехину:
– Тогда пошли разведывать!
Разведка у нас заняла часа три, благо, что комполка меня хотя бы не торопил криками «давай-давай!» и «только вперед!». Хотя, переговорив со мной после рекогносцировки, очень убедительно «рекомендовал» ускориться. На что я, конечно, ответил утвердительно…
В сторону высоты действительно тянется балка, одна из размытых
Низину для относительно безопасной стрельбы по немецким огневым точкам Василий также подобрал. Пусть не за семьсот метров, а где-то за восемьсот пятьдесят, но все же огнем поддержать танкисты нас смогут.
Также у балки мы с командиром минометчиков, лейтенантом Игнатом Косухиным, подобрали и позицию для его «самоваров». Хоть комполка и выделил (с явным скрипом!) все четыре батальонные «трубы» калибра восемьдесят два миллиметра, но снарядов к ним осталось не так много, да и тратить нам разрешили не весь запас. Так что ни о какой артиллерийской подготовке речи быть не может. Даже звучит смешно, когда речь заходит всего о четырех минометах! Однако если по «тридцатьчетверкам» вдруг заговорят наиболее сильные противотанковые и зенитные орудия, то их вполне можно заткнуть огнем «самоваров».
Как таковой сплошной обороны фрицев на выбранном участке атаки нет, есть три прикрывающих друг друга опорных пункта, каждый из которых держит до взвода панцергренадер. Фрицы нарыли окопы едва ли не в полный профиль, успев даже сложить дзоты в тылу позиций, очевидно, разместив в них станковые пулеметы. Впрочем, стрельба по деревоземляной огневой точке для наших танкистов будет даже более удобной, чем по пулеметным расчетам, которым с места на место перебежать – дело всего нескольких секунд.
Хорошо замаскированную батарею из трех, может, четырех приземистых пятидесятимиллиметровых пушек, достаточно опасных для наших Т-34, я удачно разглядел на правом фланге немецких позиций. Уже ведь отводил бинокль в сторону, когда краем глаза заметил торчащий из травы пушечный ствол! Спасибо «интелу»…
Указав на батарею Терехину, я предложил поберечь мины, которые все равно не имеют должной кучности, а с ходу дать залп по батарее шрапнельными снарядами, на что лейтенант с энтузиазмом согласился. Не любят наши танкисты противотанковые орудия врага, да за дело не любят!
Порешав со средствами усиления, я принялся думать, как вести бой непосредственно собственной пехотой. Смущала балка, под прикрытием которой реально приблизиться к опорному пункту, расположенному слева, но которая просто сто процентов должна быть прикрыта гансами. Надумал следующее: шесть человек, имеющих трофейные немецкие автоматы, я выделил в специальную группу под командованием политрука. Этот ударный отряд, бойцам которого отдали также едва ли не все трофейные «колотушки», должен, по моему замыслу, скрытно обойти балку по самому краю обрыва и зайти в тыл предполагаемого боевого охранения, после чего закидать его гранатами.