Сталинград
Шрифт:
Глава 20
2 октября 1942 года
Декретное время: 8 часов 15 минут
Район высоты 135,4 Три кургана. 282-й полк НКВД
Ситуация на самом деле патовая: за оставление полком позиций без приказа я, как командир, буду нести полную персональную ответственность. То есть самый логичный выход – оставить высоту в ближайшие ночи, к примеру, числа так с третьего на четвертое, пока еще держатся соседи и мы не оказались в кольце, – отпадает. Ведь по факту никакого беспорядочного отхода бойцов 115-й осбр не будет, изолированные друг от друга и окруженные батальоны бригады умрут на своих позициях, через кольцо окружения
А если подумать, то в случае прорыва единой линии обороны пожертвовать 282-м полком вполне логично с точки зрения командования боевой группой. Под нами ведь ключевая высота, есть средства усиления. Так что, по идее, мы можем – и должны! – прикрыть отход товарищей. Ну а потом уж и самим прорываться, да. Когда на каждую винтовку останется по единственной обойме патронов, а к пулеметам – по неполному диску…
Одним словом, везде клин: бросим позиции – значит, отдадим ключевой участок обороны, значит, меня к стенке или в штрафбат, искупать кровью. Это в лучшем случае. В штрафных частях смертность выше, чем в полевых, и еще неизвестно, чем обернется факт службы в вой сках НКВД, когда об этом прознают блатные. А последние уверенно держат лидерство в большинстве штрафных рот, как минимум до первого настоящего боя. Но даже если и удастся выжить в штрафной части, с Олькой-то мы уже гарантированно расстанемся! А как долго проживет без меня казачка на фронте, вопрос риторический…
С другой стороны, есть вариант повторить реальную историю полка и тупо пожертвовать собой, когда из кольца окружения вырвется человек двести от силы. Также далеко не самый сладкий и радостный вариант.
Я выбрал третий. Раз уж обрушение обороны группы Горохова начнется со 115-й осбр, то и задача моя в том, чтобы не допустить ее бегства и фактического уничтожения. Задача, конечно, непростая, но я предпринял все от себя зависящее, чтобы воплотить ее в жизнь.
Для начала я наладил связь с командиром отдельной стрелковой бригады майором Андрусенко Корнеем Михайловичем. Мужик, кстати, очень толковый, с непростой военной судьбой, успевший хлебнуть лиха под Москвой и Вязьмой и набивший шишек на собственных ошибках. Но даже в самой критической ситуации зимой сорок второго, когда боеприпасы фактически кончились, а его дивизия была окружена, Андрусенко не сдался фрицам, не капитулировал и сумел вывести уцелевших бойцов из кольца. Правда, при этом бросил раненых и все имеющиеся средства усиления (к которым не осталось снарядов и патронов), за что и был осужден, но в конечном итоге продолжил воевать.
Его взлет состоится во время форсирования Днепра, когда 239-й гвардейский полк Корнея Михайловича переправится через реку и сумеет удержать захваченный плацдарм, обеспечив переправу дивизии, а пока бывшему полковнику вновь не везет. Еще вчера третий и четвертый батальоны его бригады были отрезаны от основных сил и окружены. Попыток деблокировать их фактически не предпринималось, так как не было резервов, а первый и второй батальон с трудом держали оборону на своих участках. Фактически немцы прорвали оборону Орловского выступа, получив возможность выйти в наши тылы. Но при этом Андрусенко, как и никто другой в группе Горохова, приказа на отступление не получил.
В сложившейся ситуации я предложил Корнею Михайловичу отводить людей на запасные позиции по линии между высотами 135,4 – 109,4. Последнюю пока еще удерживает первый батальон 149-й бригады. Другими словами, левый фланг 115-й осбр упрется в противоположный край выступа, срезая его вдвое, в то время как правый по-прежнему будет примыкать к Трем курганам.
Таким образом, нам удастся спрямить линию фронта, однако и цену заплатим немалую – жизнями товарищей, ведь сражающиеся в окружении батальоны потеряют всякий шанс на спасение.
Другое дело, что крайним за отвод людей без приказа станет уже ранее судимый Андрусенко. Но тут уж я на пальцах объяснил майору, что судить его будут и в случае отступления, и в случае гибели бригады и прорыва фрицев в наши тылы. Но в первом варианте он хотя бы сохранит боеспособную часть бригады, заняв новую линию обороны, и как минимум не подставит ни мой 282-й полк, ни соседнюю 149-ю осбр Болвинова. А предложенный вариант выхода из кризиса логичен и, по сути, является единственно возможным, что обязательно примут во внимание на суде.
Тем не менее Корней Михайлович решился на отход только после того, как я пообещал вывести на обозначенный рубеж сводный пульбат (тридцать шесть станковых пулеметов «максим» с расчетами!), всю роту бронебоев, батарею сорокапяток (четыре орудия из семи уцелевших после бомбежек), а также наиболее полнокровный третий батальон с отдельной ротой второго. Считай, уполовинил полк, отдав максимум средств усиления! Еще и минометы легкие, пятидесятимиллиметровые, все восемь штук…
Конечно, выделенных сил все равно не хватит, чтобы занять резервную линию. Но этого и не требуется: старшему лейтенанту Федору Кирилловичу Рябчевскому, комбату «три», я приказал этой ночью организовать несколько очагов обороны по типу панфиловских, прикрывающих друг друга фланкирующим огнем. А остаткам 115-й бригады осталось лишь занять промежутки между ними, чтобы возродить целостность обороны выступа.
Конечно, тут уж я и сам уже подставляюсь, но все-таки стоит обратить внимание, что, подчиняясь группе Горохова в оперативном плане, я сохраняю определенную свободу действий. И в данном случае мои действия есть разумная и грамотная инициатива, проявленная в период, когда оборона выступа уже фактически прорвана. Еще чуть-чуть – и все посыплется словно карточный домик, причем на фоне отсутствия со стороны командования адекватных попыток удержать ситуацию и минимизировать потери…
Мои орлы выдвинулись на запасные позиции еще ночью, а вот Андрусенко отвел назад лишь часть своих сил, занявшихся земляными работами. В принципе, это логично – в чистом поле особо не удержишься под бомбежкой или артподготовкой, да и вражеская бронетехника уничтожает живую силу гораздо быстрее, когда нет стрелковых ячеек. Другое дело, что отводить нужно было оба батальона, а не сводную роту, и уже за ночь окопаться! Однако майор колебался – то ли надеялся, что окруженные подразделения сумеют вырваться к своим, то ли рассчитывал получить полноценный приказ на отход, то ли ему стало просто совестно бросать товарищей, ведь, когда оставлял раненых зимой, сердце-то небось кровью обливалось. А тут ситуация повторяется если не зеркально, то очень близко…
Наверняка ведь теплилась у него надежда, что Горохов перекинет какой-никакой резерв и что еще можно будет успеть контратаковать, пока не поздно… Но утро встретило всех нас лишь немецкой артподготовкой. Чувствую, вскоре немцы пойдут в атаку, наверняка бросят в бой бронетехнику. И если первый и второй батальоны сто пятнадцатой сегодня еще удержатся на имеющихся позициях, то очаги обороны моих бойцов могут и не выстоять, коли фрицы возьмутся за них в полную силу!
Вот я и стою на наблюдательном пункте первого бата, с которого открывается отличный вид на левый фланг, стою, несмотря на начавшийся обстрел. Руку нужно держать на пульсе…
– Маслов, что со связью?!
Бледный от напряжения лейтенант, уже несколько раз пытавшийся вызвать штаб Андрусенко, только отрицательно мотнул головой. Да оно и понятно, проложенный прямо по земле кабель сто процентов повредило осколками с началом артподготовки. Начальник связи полка уже отправил пару бойцов для восстановления линии, но, думаю, затея эта глупая. Только людей потеряем!
– Понятно, посыльного сюда. И не одного, а пару человек!
Через минуту передо мной уже стоят навытяжку два неестественно бодрых бойца.