Сталинградская мясорубка. «Погибаю, но не сдаюсь!»
Шрифт:
— К концу… к какому только — непонятно. Ты за четыре месяца дважды в танках горел, чудом выбрался. Или, считаешь, Бог троицу любит? Ждешь, когда в лоб снаряд получишь?
Откровенно со мной особист разговаривал и хотел, чтобы я, восемнадцатилетний мальчишка, дожил до Победы. Видя, что не переубедить, махнул рукой:
— Поступай как знаешь.
Получил я вскоре свой третий танк. Особист как в воду глядел. На нем мне было суждено снова угодить в переделки, из которых мог и не выйти живым.
Через какое-то время, в феврале, неполная рота из восьми
Прошли мы на скорости мимо сгоревшего поселка. Если от наших русских деревень оставались только печи, то здесь, в Прибалтике, каменные дома сохранились более-менее. Выгорали крыши, полы, дерево, торчали закопченные коробки — удобное место для засады. Командир роты повел машины в обход поселка, а вскоре мы увидели линию брошенных траншей.
Осторожно перебрались через траншеи. Все говорило о том, что их покидали в спешке. Экономя металл, немцы старались забирать с собой даже стреляные гильзы от пушек, канистры, эвакуировали подбитые танки.
Здесь же валялось множество стреляных гильз от противотанковых пушек и гаубиц. Самоходка «Веспе» с развороченным боком стояла в капонире. Немцы не сумели ее увезти и сожгли, чтобы не досталась русским. Поспешное отступление свидетельствовало о том, что наверняка впереди находится заслон. Немцы всегда прикрывают свои отступающие части и преграждают путь разведывательным группам вроде нашей.
Танки остановились. Капитан послал трех человек, в том числе меня, поглядеть с высотки, что там впереди. Высотка представляла из себя плоский холм с несколькими каменными глыбами. Недавно здесь было пулеметное гнездо: россыпь стреляных гильз, пустые ленты, банки из-под консервов. Вовремя фрицы отсюда убрались. Но это была мелочь. В бинокли мы разглядели километрах в двух впереди массивный бетонный дот, откуда торчал ствол дальнобойного орудия. Чего-чего, а дотов и разных укреплений в здешних местах немцы за три с половиной года понастроить успели. Недалеко от дота, в капонирах, размещались две противотанковые пушки, скорее всего 75-миллиметровки.
Судя по траншее и окопам, там имелось несколько пулеметов и наверняка минометы, без которых фрицы никогда не обходились. Обычный заслон, который наша рота смела бы с ходу… если бы не массивный дот. Его наши снаряды не возьмут. А внутри скорее всего находится 88-миллиметровое орудие. Его шестиметровый ствол пробивал броню наших танков на расстоянии двух километров. То есть подобраться ближе и всадить в амбразуру снаряд вряд ли удастся.
Впрочем, это решать капитану. Может, он даст команду отступить, но я в этом сомневался. Вернувшись, лейтенант, возглавлявший группу, доложил ротному увиденное. Не знаю, что бы предпринял капитан, но появилась небольшая колонна грузовых машин в сопровождении танка Т-4 и бронетранспортера. Видимо, они выходили из окружения.
Капитан разделил роту на две части. Двум танкам приказано было выждать и открыть огонь
— Здесь гаубицы нужны, чтобы такую махину развалить, — пробурчал кто-то.
— Или десяток штурмовиков, — весело передразнил его капитан. — Что, улизнуть захотелось?
— При чем тут улизнуть…
— Значит, будем фрицев бить.
Мой танк входил во вторую группу. Скажу сразу, что затея капитана не слишком пришлась мне по душе. Местность в Прибалтике, с плохо промерзающими болотами, вязкими низинами и участками густого леса, не слишком способствовала маневрам.
Но меня никто не спрашивал, и шесть «тридцатьчетверок» двинулись, делая большой полукруг. Вскоре услышали стрельбу. Оставшиеся два танка вели огонь по колонне. Они отвлекали внимание на себя и давали нам возможность зайти нашим двум взводам с фланга или даже с тыла.
— Старшой! — мрачно обратился к нашему лейтенанту механик-водитель, бывший тракторист, лет на десять старше его. — На рожон не лезь. Не хочется за медаль живьем сгореть в конце войны.
Наверное, младшего лейтенанта задел тон механика-водителя, но тот считался опытным специалистом. В экипаже его слушались. Накалять обстановку перед боем было бы неразумно, поэтому лейтенант молча кивнул, соглашаясь, что на рожон лезть не следует.
Наши шесть машин миновали редколесье, где хилые ели торчали, как палки. Часто попадались камни и целые валуны. Вскоре один из танков вдруг остановился и крутанулся на месте. Он напоролся на угловатый камень и порвал гусеницу. Остановились и другие машины. Подбежал с руганью командир роты:
— Ты что, нарочно, гад? От боя уклоняться?
— Виноват, — вытянулся светловолосый старшина, командир танка. — Сами видите, товарищ капитан, сколько вокруг камней.
Я не был специалистом по вождению, но мне показалось, что механик из экипажа старшины действительно мог умышленно порвать гусеницу. Наехать на камень — полбеды, а вот резко усилить газ или слегка крутануться, тут уже гусеничные пальцы могут не выдержать.
Как там произошло на самом деле, не знаю. В любом случае экипаж своего механика никогда бы не выдал. А офицер, командир взвода, находился в другой машине. Ротный полез в карман комбинезона, где все обычно носили личное оружие. Сейчас достанет пистолет… Старшина побледнел и отступил на шаг:
— Товарищ капитан, честное…
— Разбираться с вами некогда. Двадцать минут на перетяжку гусеницы, и ни минуты больше! — Ротный не вынул пистолет, но сжатый кулак побелел от напряжения. — И ты теперь всегда впереди будешь идти… пока я жив. Мать твою в гробину!
Мы двинулись дальше. Конечно, сразу возник спор. Категорично заступился за старшину и механика-водителя наш механик. Лейтенант промолчал, а мы, покурив, согласились, что камень мог попасть под гусеницу случайно. Вон их сколько валяется, не каждый заметишь.