Сталинградская мясорубка. «Погибаю, но не сдаюсь!»
Шрифт:
Никто из нас не пострадал, но страху натерпелись. Витя Манохин и я прятались за большой русской печью. Снаряд отколол кусок трубы, а пули подняли фонтанчики земли метрах в пяти от нас.
С водой вышла неувязка. Мы рассчитывали на ведра, которые имеются возле каждого колодца, но забыли, что идет война. Ни ведер, ни веревок поблизости не оказалось. Связали брючные ремни и прицепили к ним флягу. Один из ремней оборвался. Долго шарили, пока не нашли глиняный горшок литра на три. Как уж он уцелел в сгоревшей деревне — непонятно.
Самый догадливый из нас предложил использовать телефонный провод и привязать
С запозданием мы разглядели воронки, а в стороне накрытые изорванными шинелями четыре трупа наших товарищей. Несколько раненых отправили в медсанбат. Рота, едва успев пополниться, сократилась за полдня на десяток человек. Хомченко раздраженно рассказывал, как все случилось. Когда мы ушли за водой, бойцы стали занимать места, подравнивали кое-где обвалившуюся траншею, оборудовали огневые точки. Возник спор из-за единственной землянки. Вторую забрал для себя, старшины и телефониста лейтенант Иванов, оборудовал что-то вроде ротной канцелярии. Немцы дождались, когда увлеченные суетой бойцы потеряли осторожность, и открыли огонь, вначале из пулеметов, а затем пустили в ход минометы.
— У них там целая батарея, — матерился Хомченко. — Штук сто мин высыпали. Кто метаться начал, все под пули да осколки попали. Кричишь, а они глаза вылупили и мечутся. Слушай, Василий, раз ты без бронебойного ружья остался, назначаю тебя командиром второго отделения.
— А первым кто командовать будет? — вырвалось у меня.
— Леня Михеев.
— Он же и помкомвзвода будет? — с долей ревности спросил я.
Дело в том, что прибывший с нами из учебного полка Леня Михеев, худощавый, невзрачный, ничем не выделялся. Себя как выдвиженца в «особую бронебойную роту» я считал более подходящей кандидатурой. Забыл лишь о том, что Михеев успел повоевать. Получил ранение и знал, что такое война, о которой я имел пока представление из газет и кино.
— Так что, товарищ младший сержант, ищи медные треугольники на петлицы.
— Где их найдешь…
— С убитых снимешь, — резко ответил Хомченко. — Или из консервной банки вырежешь. И больше дурацкими вопросами меня не загружай. Проверь пулемет, чтобы работал как часы. Ясно?
— Так точно!
— С Михеевым держитесь дружно. У него силенок поменьше, чем у тебя, зато башка варит. Вы — моя главная опора.
Последующие дня четыре были похожи один на другой. С утра и после обеда немцы открывали огонь из минометов. Хотя мы выкопали «лисьи норы», углубили траншею и уже не метались под обстрелом, но потери несли. Каждый день в роте кто-то погибал, двоих-троих отправляли в санбат.
Раны от мин были, как правило, тяжелые. Острые осколки ломали ребра, руки, пробивали грудь. Люди истекали кровью. Думаю, что не меньше половины пострадавших умирали в санбате или по пути.
— Вася, это же мясорубка, — не выдержав, шептал Витя Манохин, мой сосед по улице из бесконечно далекой Бекетовки. — Сколько наших уже поубивало, а мы ни одного фрица не ухлопали.
Может, и ухлопали. Мы тоже стреляли в ответ, но до немецких позиций было
У меня в отделении разбило единственный «дегтярев». Смяло пламегаситель, оторвало сошки. Ребят-пулеметчиков не задело, они сидели внизу. Ротный поднял ругань. Я стоял поблизости и уловил отчетливый запах водки. Это лейтенант выпивает. Мы и сами были не прочь от такой жизни хватнуть стакан и хоть ненадолго забыться. В душном степном воздухе висела зловещая тишина, если не считать минометных обстрелов и гула идущих на восток самолетов. Но водку нам не выдавали, а деревень поблизости не было.
Вызывала тревогу канонада, которая шла далеко на востоке. Неужели немцы прорвались? А если так, то в открытой степи танки сомнут и раздавят нас. Из артиллерии на правом фланге стояла батарея короткоствольных «полковушек», на которую надежды было мало.
На весь батальон имелось штук восемь ПТР, а «полковушки» прикрывали сразу два батальона — полтора километра степи. Правда, почти у каждого бойца кроме обычных РГД-33 имелись противотанковые гранаты. Но на открытой местности эти штуковины весом 1200 граммов были неэффективны.
Еще в учебном полку на тренировках я один из немногих сумел забросить противотанковую РПГ-40 метров на двадцать пять, но для этого приходилось подниматься в рост, то есть подставлять себя под пули. Да и то на такое расстояние бросали гранаты всего несколько физически крепких ребят. У остальных РПГ-40 летели метров на десять-пятнадцать. Запалы у этих гранат были очень чуткие, их разрешали вставлять непосредственно перед боем. Но ведь бой не по расписанию начинается. Появятся танки, стрельба, взрывы, а ты с запалом возишься. Кроме того, заряженная граната взрывалась от малейшего удара.
Бутылки с горючей смесью (немцы их называли «коктейль Молотова») были гораздо эффективнее. На учебе в Камышине я метров за сорок сжег бревенчатый макет танка, обложенный обрезками железа. Жар от «коктейля» был такой сильный, что металл плавился и сползал потеками буро-фиолетового цвета. Но от бутылок с КС все шарахались как черт от ладана. Липкая масса сжигала человека живьем, если бутылка случайно разбивалась в руках или под ногами.
Вот с таким настроением мы вслушивались в звуки орудийных раскатов и ждали, когда появятся немцы. Пока же бои шли в стороне, и мы надеялись на подкрепление. Подкрепление пришло. Целых двенадцать 122-миллиметровых гаубиц, которые срочно закапывали на окраине сгоревшей деревни.
А пулеметчик Костя Черняк, бывший слесарь из МТС, достал где-то напильник, молоток и пообещал, что «дегтярева» починит. Лобастый, широкий в плечах, Костя объяснял мне:
— Механизм работает, а это главное. Ну, отпилю от ствола дюйма четыре, сошки с напарником смастерим. Завтра снова с пулеметом будем. А то разорался лейтенант, что лучше бы нас убило, а ручник целый остался, так?
— Конечно, не так, — обнял я за плечи Костю.
Хороший он был парень. Отца убили, мать осталась одна с двумя младшими сестренками в оккупированном Брянске. А пулемет он наладит, я не сомневался. У таких лобастых всегда упрямства хватает.