СТАЛИНИАДА
Шрифт:
Все члены Президиума ЦК, кроме Сталина, уже видели спектакль. В начале марта 1953 года во МХАТ позвонил секретарь Сталина:
— Товарищ Сталин хотел бы посмотреть "Залп «Авроры». Когда будет спектакль?
— Когда товарищ Сталин сможет? Если нужно, сыграем хоть сегодня.
— Успеете?
– Да.
Спектакль назначили на день, который оказался роковым. С большими трудностями собрали исполнителей — ведь это было "историческое полотно", и спектакль состоялся. Но без Сталина. Он не приехал. Был ли он уже мертв? Или, согласно официальной версии, при смерти? Во всяком случае, все это свидетельствует о совершенно неожиданной смерти.
В день похорон Сталина
Только МХАТ для приехавших со всего света на проводы Сталина делегаций компартий играл "Залп «Авроры». На сцену, изображавшую площадь Финляндского вокзала, вышел Ленин, сопровождаемый Сталиным. Весь зал встал и зарыдал. Актеры обливались слезами, отвернувшись к заднику сцены. Квачадзе должен был ответить на реплику партнера, игравшего Ленина. Актер плакал. Массовая истерика длилась несколько минут. Тогда Квачадзе, передоверив реплику Ленина Сталину, подал ее и затем произнес фразу, положенную ему по роли.
Вот он, феномен отождествления живого с мертвым, оживления мертвого живым. Искусство, вопреки законам эстетики, воспринималось как реальность. Исполнитель воспринимался как живой Сталин, хотя все знали, что Сталина нет в живых. Не плакал только актер, игравший Сталина: он отождествлял, себя с вождем.
Спектакль с трудом удалось закончить.
Вскоре министром культуры назначили Пономаренко. Тот приехал во МХАТ и, проводя новую политическую линию, сказал Кедрову:
"Пусть этот спектакль пока идет, но не часто, и чем меньше там будет Сталина, тем лучше".
"Усатый хвост откинул"
Когда в лагерь пришло известие о смерти Сталина, начальство растерялось: заключенных три дня не выпускали из бараков, на работу не выводили, даже пищу носили в бараки. Пополз слух: "Усатый хвост откинул". На четвертые сутки двор оцепили усиленными нарядами и вывели заключенных. Поднялся дикий шум.
Потом из шума всплыло одно слово: "Подох..". Потом оно стало явственней и отчетливей. И наконец тысячи каторжных уст стали скандировать: "Подох! Подох! Подох!"
"И в воздух чепчики бросали…"
Бывший заключенный, критик Аркадий Беленков рассказывал.
Зекам долго не сообщали о смерти Сталина. Потом провели общее построение и поведали скорбную весть: "Умер вождь народов товарищ Сталин". Начальник лагеря приказал заключенным снять шапки и минутой молчания почтить память умершего. Те сняли шапки и молча подбросили их вверх.
Слезы маршала
Рокоссовский сложно относился к Сталину. Втайне он не мог простить ему 1937 года, гибели в застенках цвета армейского комсостава и собственного безвинного пребывания в заключении.
Однако его, как и многих военных, что-то привлекала в Сталине. На похоронах генералиссимуса маршал плакал. Впрочем, слезы, как и смех, могут быть заразительны и коллективны.
Поощрение
Когда Сталин умер, мужеподобная директорша школы велела детям встать на колени перед портретом Сталина и плакать. Те, у кого это не получалось сразу, поощрялись подзатыльниками.
Слезы по убийце
Поэт Иосиф Бродский сказал: "Я сомневаюсь, что в мире был убийца, о котором плакали бы так много".
Вера в бессмертие вождя
Министр иностранных дел Украины Дмитрий Захарович Мануильский, узнав о смерти Сталина, воскликнул: "Провокация!"
Левацко-эсеровские перегибы
По случаю смерти Сталина в редакции "Литературной газеты" организовали митинг. Один из сотрудников, уволенный недавно с работы
Когда статья вышла, Симонова вызвали в инстанции. Там на него кричал секретарь ЦК Петр Николаевич Поспелов: это эсеровщина, это культ личности, это левацко-эсеровские перегибы. А ведь до марта 1953 года Поспелов раболепнее и громче всех восхвалял вождя.
На переломе эпох
Когда умер Сталин, я "вместе с народом" плакал. Вечером 4 марта 1953 года по радио передавали последнюю сводку о состоянии его здоровья: коллапс… Я был в это время по делу на квартире моего начальника — заведующего отделом теории ИМЛИ Эльсберга. Я пробормотал, силясь осмыслить невероятное: "Сталин умирает?!" Эльсберг, которого несколько лет спустя исключат из Союза писателей за то, что он многое сделал, чтобы 37-й год для интеллигенции начался раньше и продлился до 53-го, саркастически смотрел на меня, его рот кривила сатанинская улыбка. Не знаю, что было лучше в ту пору: мое глупое горе или его циничная радость. Было непонятно, как Сталин, с именем которого мое поколение входило в жизнь и жило, может умереть. Все мы уже тогда знали о той эпохе то великое, и то низкое, и то ужасное в ней, что известно сейчас: индустриализация… раскулачивание… победа в войне… аресты… кампании по борьбе… убитые маршалы, политические деятели, крестьяне, рабочие, писатели… Мы знали почти все и почти ничего, ибо знание многих фактов, не объединенных и не объясненных соответствующей им концепцией, не есть знание. Кроме того, факты, в том числе и страшные, тогдашние наши воспитатели и авторитеты, газеты и радио умело, настойчиво и преднамеренно истолковывали как свидетельство мудрости, непогрешимости и величия Сталина. И шаг в сторону от этого истолкования был приравнен к побегу заключенного, по которому открывали огонь без предупреждения.
Наше сознание из чувства самосохранения не позволяло себе отходить от концепции, с которой оно родилось и росло и которая все противоречащее ей искусно представляла как случайное, нетипичное, не выражающее сути нашего движения вперед…
Нас всех раскрепостил XX съезд. Он дал нам новые знания и, главное, поставил перед необходимостью смотреть на жизнь глубоко и бесстрашно. Реабилитированы были сотни тысяч. Выжившие возвращались. Они рассказывали о пережитом, и наше полузнание становилось знанием не только потому, что мы узнавали много нового, но и потому, что теперь мы были готовы все осмыслить и оценить. Ясность приходила не только извне от переменившейся в стране обстановки, но и изнутри от переменившегося в нас сознания, созревшего противостоять любым переменам социальной погоды: от оттепели к зазимке и обратно. И еще было важно духовно не надломиться, найти силы жить, работать и сохранять патриотическую веру в Отечество.
X. СУД ИСТОРИИ
Кум откушал огурец
И промолвил с мукою:
"Оказался наш отец
Не отцом, а сукою".
Я вижу слишком много освободителей, я
не вижу свободных людей… Начнем с
того, чтобы освободить самих себя.